Книга снобов, написанная одним из них

Что произошло на прошлой неделе, когда Пиль примкнул к сторонникам свободы торговли и, смиренно отказавшись от своего поста и вознаграждения, нагим удалился в частную жизнь? Джон Рассел и компания явились, чтобы облечься в те одежды, которые, по словам этого знаменитого английского джентльмена, члена парламента от Шрусбери, достопочтенного баронета, были «переданы» вигам, а по словам Джонса и любого из сотрудников «Панча», сами виги совлекли их с Ричарда Кобдена, Чарльза Вильерса, Джона Брайта[77] и других, — что произошло, повторяю я? «Посмеете ли вы выступить вперед, о Виги?» — воскликнул Джонс. «О снобы-виги, — взываю я от всего сердца, — отодвинуть Ричарда Кобдена с товарищами в задние ряды и притязать на победу, которая была одержана иными, лучшими шпагами, чем ваши жалкие, никчемные придворные шпажонки! Вы хотите сказать, что править должны вы, а с Кобденом нечего считаться?»

Вот почему вышло, что на состязании в Шрусбери, самом серьезном из всех, в каких до сих пор участвовал мистер Б. Дизраэли, выступил вперед некий Фальстаф и заявил, что это он уложил Готспера, тогда как на самом деле его самого пронзил мечом благородный Гарри[78]

. Вот почему во Франции изящные представители народа были только зрителями, когда Гош и Бонапарт одерживали победы для Республики.

Какие последствия возымел протест «Панча»? Виги предложили Ричарду Кобдену пост в кабинете. Как член правительства «Панча» я должен сказать с гордостью, что никогда еще никто не делал более лестного комплимента нашему законодательному органу.

А теперь перейдем к моей собственной попытке потрудиться на благо родины. Те, кто помнит заметки о снобах-политиках за прошлую неделю, должны вспомнить и уподобление, к которому нам поневоле пришлось прибегнуть: уподобление британского лакея придворному лакею — чиновному снобу Дворцового ведомства. Бедного Джона в его треуголке и плюшевых штанах, в галунах и аксельбантах, вместе с его треуголкой, пудреным париком с косичкой, с нелепым букетом на груди мы сравнивали с лордом — хранителем Помойного ведра, с лордом — главным смотрителем кладовой, и невольно на ум приходило изречение: «Разве я не человек и не брат твой?»

Следствием этой изящной и незлобивой сатиры явилась заметка в субботнем нумере «Таймса» за 4 июля:

«По нашим сведениям, посты в Дворцовом ведомстве были предложены его светлости герцогу Стилтону и его светлости герцогу Даблглостеру. Их милости отклонили предложенную им честь, однако высказали намерение оказывать поддержку новому правительству».

Мог ли писатель-публицист добиться большего успеха? Я ничуть не сомневаюсь, что оба герцога, прочитав последний очерк о снобах и подумав над ним, дали понять, что не намерены носить никакую ливрею, хотя бы и королевскую, что не примут никакого поста, даже самого высокого, но удовольствуются скромной независимостью и попытаются жить прилично на свои пятьсот или тысячу фунтов per diem [79]. Если «Панч» мог осуществить такую реформу за одну неделю — если он заставил великую партию Вигов признать, что в конце концов есть в этом грешном мире люди не хуже их, нет, даже лучше, если он мог доказать великим магнатам-вигам, что рабство им не к лицу — даже рабство у величайшего князя из самого маленького и самого прославленного в Германии княжества, — значит, нам незачем продолжать нашу статью о снобах-вигах. Эта статья уже написана.

Быть может, эта порода уже вымерла (или близка к вымиранию) вместе с ее потомством — хилыми философами, денди-патриотами, просвещенными филантропами и легковерными оптимистами, верующими в традиции палаты общин. Быть может, милорд или сэр Томас соизволят из своих парков и замков выпустить для городов и селений манифесты, в которых скажут: «Мы считаем правильным, чтобы интересы народа выражали его представители. Мы думаем, что их жалобы имеют основания, и мы, в нашей бесконечной мудрости, становимся во главе их, чтобы одержать победу над ториями, нашими общими врагами», — быть может, повторяю, эти великолепные виги поняли наконец, что без солдат офицеры-добровольцы малополезны, как бы ни были они разукрашены галунами, и что без лестницы даже самому властолюбивому вигу не забраться наверх; что народ, короче говоря, любит вигов не больше, чем династию Стюартов, или Союз семи королевств[80], или Джорджа Каннинга, который скончался несколькими столетиями позже, — не больше, чем всякую пережившую себя традицию. Виги? Чарльз Фокс в свое время был великим человеком, хороши были и лучники при Азенкуре с их большими луками. Но порох лучше. Мир не стоит на месте. Мощный поток времени стремится вперед; и как раз сейчас всего несколько жалких вигилят вертятся и толкаются на поверхности этого потока.