Книга тайн

Казалось, сомнений здесь быть не могло — ведь их, так сказать, «освятил «такой авторитет, как Вольтер, приведя их в своей книге о жизни и деятельности русского императора. Пример француза оказался заразительным, с той поры почти все наши историки, как дореволюционные, так и советские, касаясь фактов петровской жизни, цитировали его предсмертные слова. Мы говорим: «почти все наши историки» потому, что стопроцентного единодушия всё-таки не было. Первым среди сомневающихся был историк Е. Ф. Шмурло. В 1913 году в статье «Кончина Петра Великого и вступление на престол Екатерины I» он писал, что проведенный им анализ дипломатической переписки, относящейся ко времени кончины Петра I, дал однозначный результат: ни один иностранный дипломат, аккредитованный при русском дворе, не упоминает о попытке умирающего императора сделать какие-то распоряжения относительно наследника престола. То же самое можно сказать и о петровских приближенных, свидетелях смерти императора. Что означает это единодушное молчание? По мнению Шмурло, только одно: никаких записей, никаких устных приказаний (есть версия, будто слова: «Отдайте все…» Петр не написал, а произнес вслух) умирающий не делал и не отдавал.

В доводах историка виделся большой резон, но тогда неминуемо вставал вопрос: откуда Вольтер мог узнать о предсмертных словах русского императора? Не мог же он сам придумать их! Стали искать и нашли. Оказалось: среди материалов, коими пользовался Вольтер при написании своей книги, была рукопись, озаглавленная «Пояснения многих событий, относящихся к царствованию Петра Великого, извлеченные в 1761 году по желанию одного ученого из бумаг покойного графа Геннинга Фридерика Бассевича, тайного советника их императорских величеств Римского и Российского, Андреевского кавалера».

Рукопись была анонимной, но вот фамилию хозяина бумаг, откуда аноним черпал необходимые сведения, знали все: Бассевич был голштинским посланником при дворе Петра I и правой рукой герцога голштинского Карла-Фридриха. В описываемое время герцог находился в Санкт— Петербурге в качестве жениха старшей дочери Петра I, принцессы Анны.

Раскрыв «Записки» Бассевича, на нужной странице читаем: «Очень скоро после праздника св. Крещения 1725 года император почувствовал припадки болезни, окончившейся его смертью… Страшный жар держал его в постоянном бреду. Наконец, в одну из тех минут, когда смерть перед окончательным ударом дает обыкновенно вздохнуть несколько своей жертве, император пришел в себя и выразил желание писать; но его отяжелевшая рука чертила буквы, которых невозможно было разобрать, и после его смерти из написанного им удалось прочесть только первые слова «Отдайте все…» Он сам заметил, что пишет неясно, и потому закричал, чтобы позвали к нему принцессу Анну, которой хотел диктовать. За ней бегут, она спешит идти, но когда является к его постели, он лишился уже языка и сознания…».

Вот та картина смерти, которая стала хрестоматийной, но есть один существенный момент, заставляющий весьма критически оценить нарисованную Басевичем сцену: никто из присутствовавших на кончине императора не подтверждает, что он пожелал видеть принцессу Анну и что она действительно явилась к его постели.

Что же получается? Почему два факта, произошедшие 28 января 1725 года (попытка умирающего Петра написать завещание и его желание видеть подле себя старшую дочь), оказались вне поля зрения множества людей? Почему их подтверждает лишь один человек — Бассевич?

Все дело, как всегда, упирается в политику. Будучи голштинским посланником при русском дворе, Бассевич потратил массу усилий, чтобы добиться обручения герцога Карла-Фридриха с принцессой Анной. Оно состоялось 24 ноября 1724 года, при этом Петр I собственноручно утвердил договор, согласно которому Анна и ее потомство отказывались от всяких притязаний на русский престол, и вопрос, казалось бы, был закрыт.