Книга теней

– Оно холодно как лед, это… Это семя дьявола! – и она столь поспешно упала на колени, что я услышала стук, с которым кости ударились о каменный пол. Она буквально прокричала

молитву. Некоторые девицы вторили ей; других взяла оторопь от ее приговора, от того, как театрально рухнула она на колени. Я лежала, изнемогая, совершенно бездвижно, ибо знала: малейший жест, одно только сказанное мной слово могут еще сильнее ухудшить мое положение. Сестра Клер встала и подошла к моей койке сбоку; кольцо девиц расступилось, оставляя проход. Она подняла с пола распятие, лежавшее у койки, и, ухватившись покрепче… замахнулась, как палкой. Залопотала по-латыни молитвы, но так неотчетливо, что ничего нельзя было разобрать. Однако я пребывала в уверенности, что никогда не слышала их раньше. Я ощущала, как наваливается сестра Клер всем своим весом на мою шаткую койку. Те девицы, которые еще оставались в дормитории, – сколько их было, пятнадцать, двадцать? – не издавали ни звука, молча уставившись на сестру Клер.

– Отойдите назад, – предостерегла она их. – Молитесь! – Им и вправду не оставалось ничего иного, как отпрянуть в сторону и хором вскрикнуть, когда сестра Клер де Сазиньи по-кошачьи вспрыгнула на койку! Не теряя ни секунды, она припала ко мне, придавив грудь коленом, вытесняя воздух из моих легких. Я извернулась и очертя голову кинулась на нее с кулаками. Но монахиня быстро сумела ступнями прижать мои руки к бокам и вновь так сильно уперлась мне в грудь коленями, что в тех местах, где они соприкасались с ребрами, впоследствии долго не проходили синяки.

Вновь последовало чтение нараспев каких-то молитв на латыни. Сестра Клер наклонила свое лицо к моему. Ее лицо!

Эта страшная маска, бесформенное пятно костей и плоти, налившейся кровью! Казалось, откуда-то из середины ее расширенных, полных ярости зрачков вылетают золотисто-серебряные искры. Белки глаз пожелтели, пошли крапинками, как яичная скорлупа. Бесцветные, потрескавшиеся губы ее кровоточили – она сама искусала их в исступлении. Она так сильно стиснула свои ужасные зубы, что у нее задрожал подбородок; ноздри трепетали; дыхание, исходящее от нее, было наполнено гнилостными запахами. Дышала она часто, сипло, словно животное, и очень тяжело, несмотря на то, что на мне она сидела неподвижно. В какой-то момент – я всегда вспоминаю о нем с таким отвращением, что меня пробирает дрожь, – в какой-то момент, когда мучительница моя особенно низко склонилась надо мной, скрипучие колеса ее мыслей неожиданно сделали новый оборот, и она с мерзким смешком, так тихо, что ее могла слышать одна я, прошептала:

– Стигматы вам, дурочки?.. Думаете, это так просто? Ты должна поблагодарить за меня свою неженку-подружку. – И при этих словах слюна потекла с ее губ на мои.

Я задохнулась и, отплевываясь, ловя ртом воздух, взмолилась о пощаде.

Сестра Клер выпрямилась и, слегка приподняв колени, дала мне вздохнуть, но, когда мне почудилось, что она хочет отпустить меня, быстрым движением ткнула мне в лицо серебряное распятие. Какое-то время она держала его неподвижно. Казалось, она хочет перед ним помолиться, прежде чем обрушить его на мою голову, а затем втереть мне в лоб. От боли у меня потемнело в глазах! Слезы потекли ручьями. Пытаясь повернуть голову, я лишь усиливала боль и старалась не шевельнуться. Сестра Клер опять согнулась надо мной и так сильно вжала распятие мне в лоб, что голова Христа разорвала мне кожу. Она вдавливала его всем своим весом, при этом молясь и накладывая заклятия на вселившихся в меня бесов, на дьявола, которым была я сама. Такую боль я прежде и представить себе не могла. Все руки мои покрылись глубокими ссадинами, полученными, когда я защищалась. В итоге я сдалась и опустила руки, готовая принять любое наказание от начальницы школы.

Когда наконец она убрала распятие, я увидела, то ли при свете свечи, то ли в свете луны, а может быть, восходящего солнца, что серебряная фигурка Христа потемнела от крови.

– Ах, посмотрите, – обратилась сестра Клер к присутствующим, – как Святой Крест Христов пометил ей лоб, так же пометит он и всех остальных бесов во главе с Люцифером!

Кровь жгла мне глаза; сама же рана казалась до странного холодной. Почувствовав удовлетворение, сестра Клер перевела дух и немного размякла, однако не торопилась ослабить свою хватку, считая, что еще рано.

Она вновь оборотилась ко мне, держа все то же распятие. Мгновение – и я скорее почувствовала, чем увидела, как оно ударилось о мой висок и рассекло его рядом с ухом. Еще взмах – и она снова ударила меня им, словно молотком, чуть ниже правого глаза. Возьми она дюймом выше, и я бы могла остаться кривой. Но все-таки мягкие ткани были повреждены, под глазом зияла открытая рана, из коей, равно как из другой, рядом с ухом, хлестала кровь, заливая ушную раковину, в которую вскоре натекла целая лужица.