Перебросившись несколькими быстрыми фразами с директрисой, мэр объявил, что готов прослушать, как мать-настоятельница прочтет
– …И пусть язык ее либо спасет хозяйку, – заявил мэр в подражание прокурорскому тону сестры Клер, – либо выдаст ее нечестие; да, нечестие и любой заключенный ею союз с адскими силами. Пускай…
– Да, пусть говорит! – рявкнула сестра Клер, обращаясь к своей марионетке. (Издавна считалось, что нечестивый язык не в силах прочесть «Отче наш» без ошибки. Молитву «Богородице Дево, радуйся», которая, похоже, не представляла трудности для одержимых бесами, мэр добавил просто так, для большей убедительности; власть его носила характер светский, и в делах духовных сестра Клер с легкостью направляла его в ту сторону, куда ей требовалось.
Мать Мария принялась читать, а что ей еще оставалось? Сперва по-французски – ни единой погрешности. Но все знали, что она споткнется именно на латыни – языке Господа и святой церкви. И вправду сказать, кто сумел бы прочесть
Мать Мария закончила. Обе молитвы она прочла на обоих языках безукоризненно. И все зря.
Сестра Клер громко выразила неудовольствие – она явно боялась, что мать Марию придется оправдать, – и угомонилась, лишь когда мэр огласил вынесенный им приговор: мать Мария должна была немедленно покинуть монастырь. Ее следовало доставить в деревенский дом собраний и содержать там под стражей до тех пор, пока не будет организован ее переезд.
– Переезд куда? – спросили одновременно с десяток девичьих голосов. Они звучали обеспокоенно. Не получив ответа, воспитанницы заголосили, жалуясь, что боятся, как бы монахиня, спознавшаяся с дьяволом, не осталась где-то поблизости.
Тогда мэр пояснил свою мысль, состоявшую в том, что он собирается устроить, чтобы мать Мария заняла остающуюся уже много лет вакантной должность в одной вандейской тюрьме близ местечка Д***; там как раз нужен был кто-нибудь, кто сумел бы исповедовать сошедших с ума преступников. «Правда, – сделал он оговорку, – мне придется решать этот вопрос вместе с капитулом вашего ордена, и…»
–
Тишина… Последовала совершенная, полная тишина; все смотрели на мать Марию.
Через мою щелку я видела часть людей, стоявших в библиотеке, а на полу перед ними лежала распростертая фигурка матери Марии. Никто не решался помочь ей, и она оставалась у их ног, но вот наконец мэр подал знак пришедшим с ним людям, чтобы те унесли монахиню в ее комнаты и оставались при ней на страже, в ожидании, когда та придет в себя; затем им надлежало собрать ей немного вещей («Лишь то, что необходимо женщине» – так он выразился) и привезти к нему в дом, где им следовало поместить се на втором этаже в каморке без окон да хорошенько за ней присматривать, пока для нее не подготовят помещение и доме собраний. Один из его односельчан осведомился, как избежать вероятного воздействия на них злых чар при исполнении возложенного поручения. Мэр не знал, что и сказать, но сестра Клер быстро нашлась с ответом. Я смогла разглядеть, как она расстегнула замочек цепочки, которую всегда носила на расплывшейся талии, сняла с нее золотой крестик и вручила горе-стражнику. Это, конечно, был для него дар более чем щедрый, а потому сей преданный слуга, надежно теперь защищенный крестною силой, приступил вместе с товарищами к выполнению почетной миссии. Они ухватили несчастную за руки и за ноги и поволокли, точно мешок с картошкой. Я видела это. «
Я поняла, что пора уходить, но, наклонившись, чтобы забрать Малуэнду, снова услышала свое имя. Теперь его произнесла сестра Клер де Сазильи, стоявшая как раз по ту сторону двери. Я прислушалась.
– Вы не можете уйти, – сказала она мэру, – и оставить нас беззащитными перед этой ведьмой!