Книга тысячи и одной ночи. Том 7. Ночи 756-894.

Когда же настала восемьсот восемьдесят четвёртая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что старик капитан поднял паруса корабля, и они с Нурад-дином поплыли на корабле по полноводному морю, и ветер был хорош. И при всем этом Нур-аддин крепко держал в руках тали, а сам утопал в море размышлений, и он все время был погружён в думы и не знал, что скрыто для него в неведомом, и каждый раз, как он взглядывал на капитана, его сердце пугалось, и не знал он, в какую сторону капитан направляется. И он был занят мыслями и тревогами, пока не наступил рассвет дня.

И тогда Нур-ад-дин посмотрел на капитана и увидел, что тот взялся рукой за свою длинную бороду и потянул её, и борода сошла с места и осталась у него в руке. И Нур-ад-дин всмотрелся в неё и увидел, что это была борода приклеенная, поддельная. И тогда он вгляделся в лицо капитана, и как следует посмотрел на него, и увидел, что это Ситт-Мариам – его любимая и возлюбленная его сердца. А она устроила эту хитрость и убила капитана и содрала кожу с его лица, вместе с бородой, и взяла его кожу, и наложила её себе на лицо. И Нур-аддин удивился её поступку, и смелости и твёрдости её сердца, и ум его улетел от радости, и грудь его расширилась и расправилась. «Простор тебе, о моё желание и мечта, о предел того, к чему я стремлюсь!» – воскликнул он. И Нур-ад-дина потрясла страсть и восторг, и он убедился в осуществлении желания и надежды. И он повторил голосом приятнейшие напевы и произнёс такие стихи:

«Тем скажи ты, кто не знает, что люблюЯ любимого, который не для них:«Моих близких о любви спросите вы,Сладок стих мой и нежны любви словаК тем, кто в сердце поселился у меня».

Речь о них прогонит тотчас мой недугИз души и все мученья удалит,И сильнее увлеченье и любовь,Когда сердце моё любит и скорбит,И уж стало оно притчей средь людей.Я за них упрёка слышать не хочу,Нет! И не стремлюсь забыть их вовсе я,Но любовь в меня метнула горесть ту,

Что зажгла у меня в сердце уголёк, —От него пылает жаром все во мне.Я дивлюсь, что всем открыли мой недугИ бессонницу средь долгой тьмы ночей.Как хотели грубостью сгубить меняИ в любви сочли законным кровь пролить? —В притесненье справедливы ведь они.

Посмотреть бы, кто же это вам внушилБыть суровыми с юнцом, что любит вас!Клянусь жизнью я и тем, кто создал вас, —Коль о вас хулитель слово передал,Он солгал, клянусь Аллахом, передав.Пусть Аллах мои недуги не смягчит,Жажду сердца моего не утолит,В день, когда на страсть пеняю я в тоске,

Не хочу я взять другого вам взамен.Мучьте сердце, а хотите – сблизьтесь вы.Моё сердце не уйдёт от страсти к вам,Хоть печаль в разлуке с вами узнает.Это – гнев, а то – прощенье – все от вас, —Ведь для вас не пожалеет он души».

Когда же Нур-ад-дин окончил свои стихи, Ситт-Мариам до крайности удивилась и поблагодарила его за его слова и сказала: «Тому, кто в таком состоянии, надлежит идти путём мужей и не совершать поступков людей низких, презренных». А Ситт-Мариам была сильна сердцем и сведуща в том, как ходят корабли по солёному морю, и знала все ветры и их перемены и знала все пути по морю. И Нур-ад-дин сказал ей: «О госпожа, если бы ты продлила со мною это дело, я бы, право, умер от сильного страха и испуга, в особенности при пыланье огня тоски и страсти и мучительных пытках разлуки». И Мариам засмеялась его словам, и поднялась в тот же час и минуту, и вынула кое-какую еду и питьё, и они стали есть, пить, наслаждаться и веселиться.