Книга утраченных имен

– Может быть, – с улыбкой согласилась Ева, но в ее душу закралось сомнение, что Женевьева просто обманывает себя. Казалось, конец войне никогда не наступит, но что, если перелом уже произошел? Судя по всему, Германия проиграла Битву за Атлантику, к тому же немцев начали теснить как с востока, так и с запада, если судить по запрещенным радиорепортажам Би-би-си, которые мамуся и мадам Барбье иногда слушали в пансионе. Возможно ли, что Франция будет спасена? И Реми вернется к ней? Иногда Ева позволяла себе немного помечтать о будущем, в котором они будут вместе и ее отец вернется из Освенцима. Но она понимала, что тешит себя ложными иллюзиями, воображая, что ее татуш выживет. В такие минуты ей казалось, что и ее мечтам о жизни с Реми также не суждено сбыться.

В последнюю субботу месяца Ева и Женевьева весь день готовили документы для группы маки, прятавшихся в лесах около Ориньона. Силы и численность повстанцев постоянно росли, а их маленькая «контора» по подделке документов просто не успевала справляться с работой. Детей тоже стало больше. В разных домах в городе скрывалось около сорока ребятишек, почти все они приехали из Парижа и теперь ждали, когда потеплеет и они смогут перебраться через Альпы. Ева не приступала к их документам, так как в этом пока не было необходимости, – дети еще не скоро смогут покинуть город.

– Ты никогда не вспоминаешь о своей жизни до войны? – тихо спросила Женевьева, нарушая молчание. Она работала над удостоверением личности молодого темноволосого мужчины, а когда подняла глаза и посмотрела на Еву, вид у нее был встревоженный.

– Иногда, – ответила Ева после долгой паузы. – Но, согласись, эти воспоминания такие мучительные. Думать о том, какая у нас была когда-то жизнь.

– И какая могла быть. – Женевьева осторожно прикоснулась пальцами к фотографии мужчины. – Он так похож на моего брата.

– Я не знала, что у тебя есть брат.

– Брат-близнец. – Она улыбнулась нежной и грустной улыбкой. – Его звали Жан-Люк. Иногда мы доводили друг друга до белого каления, но были лучшими друзьями. А потом его призвали в армию, и в мае 1940-го он погиб на фронте. У него не было никаких шансов выжить.

– Мне очень жаль, Женевьева.

– После этого все стало рушиться. Мама была безутешна. Отец начал пить. Мы все больше и больше отдалялись друг от друга, хотя продолжали жить под одной крышей. Почти перестали разговаривать, а однажды я вернулась домой и нашла маму мертвой на полу в кухне. Врач сказал, что она умерла из-за стресса. Скорей всего, от разбитого сердца. Через месяц от удара скончался и отец.

Ева прижала руку к губам:

– Женевьева, я не знала… мне ужасно жаль.

Та лишь отмахнулась от ее сочувствия:

– Иногда, когда у меня возникает желание бросить свою нынешнюю работу и зажить простой обычной жизнью, я думаю о них: о Жан-Люке, маме, папе – и понимаю, что не должна останавливаться. Если бы не пришли немцы, Ева, мой брат, как прежде, был бы дома, работал вместе с отцом, а мама пекла на кухне хлеб и переживала о том, когда же я наконец рожу ей внуков. А может, у меня самой уже были бы дети и я укладывала бы их спать, напевая колыбельную «При свете луны», как пела мне моя мама, когда я была маленькой девочкой. Немцы столько отняли у людей… И мы обязаны спасти тех, кого нам еще по силам спасти, раз уж не смогли уберечь тех, кого любили.

Женевьева никогда толком не рассказывала о том, как оказалась здесь, и теперь ее слова тронули Еву за живое. Прежде она даже не догадывалась, что у них с этой женщиной так много общего – перенесенные утраты.

– Я тоже не уберегла отца, – призналась Ева. – Его забрали нацисты.

– Знаю, – сказала Женевьева. Ева с удивлением посмотрела на нее, и Женевьева добавила: – Жерар как-то упомянул об этом. Но ты в любом случае не смогла бы его спасти, у тебя не было шансов что-то изменить.

Ева пожала плечами, однако ее встревожило, что Жозеф с такой легкостью рассказал Женевьеве о случившейся с ней трагедии.

– Если бы я уговорила его уйти в подполье… если бы постаралась понять, что происходит на самом деле…

– Я испытываю похожие чувства, когда вспоминаю прошлое. Но мы не должны винить себя. Теперь мы просто обязаны приложить все силы, чтобы ничего подобного не произошло с другими людьми.

– Ты правда считаешь, что мы способны на что-то повлиять? – спросила Ева после долгого молчания. – Иногда мне даже не верится, что мы с тобой – часть большого Сопротивления. Бывают дни, когда я вообще забываю о том, что за этими стенами находится целый мир.

На следующий день все изменилось. Перед уходом Ева, как всегда, наводила порядок в крошечной библиотеке: прятала чернила и печати, убирала бланки и готовые документы в словарь-тайник, «Книгу утраченных имен» поставила на полке так, чтобы она не привлекла к себе внимания. Неожиданно дверь открылась, и на пороге появился бледный отец Клеман.

– Женевьева с тобой? – спросил он.

– Нет, она уже ушла. Отец Клеман, у вас все хорошо?

– Боюсь, что нет, Ева. Иди за мной.