Книга волшебных историй (сборник)

Баюшки-баю, уснула трава,филин уснул, и уснула сова,только одна в эту пору не спитгнусная жаба Ква-Ква,гнусная жаба Ква-Ква,Ква-Ква,Ква-Ква.В черном болоте у черных воротгнусная жаба ночами орет,спи, а не то и тебя заберетгнусная жаба Ква-Ква,гнусная жаба Ква-Ква,Ква-Ква,Ква-Ква.Будешь ты черную травку жевать,будешь ты филину спать не давать,

будут сороки тебя называтьгнусная жаба Ква-Ква,гнусная жаба Ква-Ква,Ква-Ква,Ква-Ква.Черная тучка по небу идет,белую тучку за ручку ведет,спи, и тебя ни за что не найдетгнусная жаба Ква-Ква,гнусная жаба Ква-Ква,Ква-Ква,Ква-Ква.

Песня храбрых капитанов

Склянки-банки, шквал упрямый,склянки-банки, не дрожать.Самый полный! Самый-самый!Так держать!

Есть так держать!Эй, команда, тумба-юмба,слабых, чур, не обижать.Тумба-юмба, на два румба!Так держать!Есть так держать!Всем приятно, майна-вира,руку честную пожать.Майна-вира, два пломбира.Так держать!Есть так держать!Эй, команда, фокус-покус,судно на мель не сажать!Фокус-покус, эскимокус.Так держать!Есть так держать!

Всем известно, аден-баден,Храбрых надо уважать.Аден-баден, мармеладен.Так держать!Есть так держать!Склянки-банки, шквал упрямыйКачки нам не избежать.Самый полный! Самый-самый!Так держать!Есть так держать!

Рената Литвинова

Прощальный ракурс

Это было в юности.

Я попала в туберкулезный санаторий, где нас поили кислородным коктейлем и на руке я носила вечно воспаленную пробу Манту.

В одно солнечное утро ко мне в комнату подселили соседку.

Она вошла с чемоданчиком и застыла в дверях – я сразу заметила что-то странное в ее фигуре.

Когда она повернулась к своей кровати, я с детским ужасом увидела, что на спине у нее огромный горб!

– Здравствуйте, я Клавдия, – сообщила она мне тихим голосом, поспешно сев на кровать и спрятав от меня горб, повернув его к стене.

На что я тут же спросила:

– У вас что, еще и туберкулез?

Вместо ответа она посмотрела на меня и усмехнулась, обнаружив «чувство черного юмора», как охарактеризовала себя позже.

Клавдии было лет восемнадцать, но из-за воскового цвета лица можно было дать и тридцать, а из-за подростковой худобы издалека она походила на девочку 13 лет.

С первого и до последнего дня она меня поражала.

Сначала вынула из чемоданчика нецветную, как из журнала, фотографию какого-то «принца» – юноши в военном кителе и прикрепила на стену как раз напротив подушки.

Не раздеваясь, легла и стала смотреть в этот снимок, загораживая его собой и не давая мне его подробно рассмотреть.

Когда ее позвали к врачу, она забрала фото с собой, бережно спрятав в элегантную сумочку-баул.

Вечером она не читала, даже не попросила настольную лампу, а опять отвернулась к стене и снимку незнакомца.

Ночью я проснулась от странных звуков, мне показалось, что соседка плачет, но нет – она стонала.

Это было так пугающе и незнакомо мне, четырнадцатилетней, что я спросила:

– Вам что, больно?

Та вздрогнула в темноте под одеялом и снова засмеялась. Ничего не отвечая при этом.

И еще несколько дней эта Клавдия стойко со мной не разговаривала, унося с собой фото и демонстрируя фирменный уход – она словно подчеркивала свой недостаток, надевая обтягивающие черные водолазки, – пшикалась духами, отдельно надушивая графичный горб! И гордо удалялась.

Лед тронулся на пятый день – Клавдия заговорила.

– Вы знаете, – она всегда обращалась ко всем на «вы», – он скоро приедет ко мне. – И, вытащив из сумочки фотографию, протянула ее мне.

Я наконец смогла рассмотреть черно-белое фото молодого мужчины – и это снова испугало меня: он был невероятно красив!