Книги Яакововы

- Он требует встречи, - переводит Изохар.

Окошко захлопывается.

Яаков поет под башней до самого вечера, пока совершенно не хрипнет.

Ничего нельзя сделать. Конио недоступен, его не интересуют пришельцы из Польши. Даже если с ними Мудрый Яаков, который пел под его окнами. Ибо так уже говорят про Яакова: Мудрый Яаков.

А в то время в Салониках полно всякого рода магов и чудотворцев, на каждом углу улицы проповедует какой-нибудь самозваный мессия или колдун. Много говорят про одного еврея, который считает себя Мессией Антихристом, и вроде как, что как только кто-нибудь обменяется с ним хотя бы парой слов, тот стразу же к нему и присоединяется.

Яаков желает испытать его, помериться с кем-нибудь таким. Он говорит об этом намерении в течение нескольких дней, пока вокруг него не собирается целая куча – мелкие торговцы, студенты, разносчики, сапожники, которые закрыли свои мастерские и лавки, лишь бы увидеть чего-нибудь необычное. Все они шумно идут через город и находят того человека с его собственной свитой на садовой площадке, где он проповедует своим. Это крупный, могучий мужик с темным оттенком кожи, сефард, с непокрытой головой, с волосами, скрученными в длинные, подобны войлоку, постромки. На нем белое одеяние, которое при его темной коже, кажется светящимся. Яаков садится перед ним со своей усмешкой, которая появляется у него на лице, когда он чего-то задумывает, и нагло спрашивает, то он и чего тут делает. Тот, привыкший к послушанию, спокойно отвечает, что он – Мессия.

- Дай какой-нибудь знак этому, - обращается к нему Яаков, глядя на людей, ставшими свидетелями.

Тот поднимается и собирается уйти, но Яаков не сдается. Он идет за ним и повторяет:

- Дай какой-нибудь знак этому. Перенеси этот вот фрагмент фонтана под стену. Ибо, как Мессия ты же можешь это сделать.

- Уйти, - говорит тот. – Я не желаю с тобой говорить.

Яаков не дает ему покоя. Тот поворачивается спиной и начинает шептать какие-то заклинания. Тогда Яаков хватает его за те волосяные постромки, что провоцирует сторонников Мессии встать на его защиту. Яаков, которого оттолкнули, падает в песок.

Вечером он рассказывает всем тем, которых не было с ним днем, что, как тот ветхозаветный Яаков боролся с ангелом, так он сам сражался с Антихристом.

 

Нахман, истосковавшись после столь долгой разлуки, ходит с Яаковом повсюду, где только можно, по причине чего забывает и про дела, и про науку. Отложено все, связанное с заработком денег. Товар, привезенный из Польши, так пока и лежит нераспроданный. Некоторые поступки Яакова заставляют его страшно стыдиться, некоторых он вообще не может принять. Яаков шатается по городу, ища поводы для драки или для спора. И вот он высматривает себе, к примеру, какого-нибудь ученого иудея, задает тому какой-нибудь интеллигентный вопрос и так выкручивает проблему, что тот, чувствуя себя в обязанности ответить, втягивается в его рассуждения. Не успевает такой ученый муж оглянуться, как оба уже сидят в турецком кафе и пьют каффу, Яаков угощает ученого трубочкой, а тот как-то не смеет отказать, а ведь на дворе шаббат! Когда же дело доходит до расплаты, а ведь религиозный иудей не имеет права иметь при себе денег, Яаков стаскивает у него с головы тюрбан и закладывает его в кафе, в результате чего тот, осмеянный, должен возвращаться домой с непокрытой головой. Яаков вытворяет подобного рода вещи, что все начинают его бояться. В том числе и свои.

Нахману трудно вынести подобное унижение над кем-либо, пускай бы тот был и самый большой враг. Зато Яаков собой ужасно доволен:

- Кто боится, тот уважает, так уж оно есть.

Вскоре Яакова узнают все в Салониках, и реб Мордке с Изохаром постановляют, что им следует освободить его от занятий торговлей. И что сами они тоже обязаны посвятить себя науке.

- Устрой все, что тебе следует устроить, только новых контактов уже не ищи, - говорит реб Мордке крайне удивленному этим Нахману.

- То есть как? – спрашивает изумленный Нахман. – А с чего мы будем жить? Что станем есть?

- Жить станем, прося милостыню, - простодушно отвечает ему реб Мордке.

- Но ведь никогда до сих пор работа не становилась помехой науке, - защищается Нахман.

- А вот теперь стала.

 

Как выглядит руах ха-кодеш,

когда дух нисходит в человека

 

В месяце кислев 5515 года, то есть, в ноябре 1754, Яаков оглашает устами и письменными извещениями Нахмана, что открывает собственный бет мидраш, собственную школу, и сразу же объявляется много желающих. Тем более, что – что было уж совершенно необычным – первым учеником становится равви Мордехай, реб Мордке. Торжественно введенный, он собирает на своей достойной фигуре множество взглядов; ему верят и его очень ценят. Раз уж он доверяет этому вот Яакову, то Яаков должен быть кем-то исключительным. Через несколько дней Яаков вводит в свою школу Нахмана и Нуссена. Нахман кажется оробевшим – выступает в новых греческих одеждах, которые купил себе за деньги от продажи привезенного с Подолии воска.