Книгочёт. Пособие по новейшей литературе с лирическими и саркастическими отступлениями

Так как большинство либеральной общественности читать его книжки все равно не станет, я тут вкратце не то чтоб перескажу, а немного поцитирую Крылова. Это не так уж страшно, поверьте на слово. Тем более что хоть это и публицистика, сам я иногда читаю его печальные заметки будто бы предо мною стихи. Порой даже наизусть хочется заучить.

Вот про власть.

«…не надо про стабильность и столыпинские двадцать спокойных лет. Вам спокойствие нужно не для нас, а для себя. И не по формуле – “и тогда вы не узнаете Россию”, – а по другой – “дайте нам двадцать лет, а там хоть трава не расти”. Или еще точнее – “или шах умрет, или осел”. Или Россия, или русский народ, кто-нибудь да сдохнет».

Стихи ведь!

И потом, разве Крылов не прав?

Вот еще одно наблюдение, под которым любой носитель активного либерального сознания, пожалуй, подпишется.

«Провокаций» россиянин боится… это его любимое слово. Поэтому он, кстати, обожает обвинять всяких оппозиционеров не только в продажности Вашингтону и Пекину, но и в работе на ФСБ: ему ведь понятно, что человек, который не ссыт страшной власти, сам работает на нее, иначе почему он не боится? И цель его – заманить, завлечь невинного обывателя «под репрессии». «Это начальство нас проверяет», – думает россиянин и поджимает дрожащий хвостишко, «ну да я умный, я не поддамся». «Не поддаваться на провокации» – за этим занятием он и проводит жизнь, тихо попискивая: «Как же мы плохо живем».

Характерно, что Крылов активно не любит Салтыкова-Щедрина и считает «Историю одного города» сочинением русофобским, но, право слово, замени презрительное крыловское «россиянин» на «русский» – и Салтыков-Щедрин покажется добродушным ворчуном.

Едем дальше.

«Я не призываю “не бояться”, – обращается Крылов к россиянам. – Но лучше рационализировать свой страх. Туманная и неопределенная угроза всегда кажется страшнее явной, потому что ее дорисовывает воображение. Надо сказать себе: да, я боюсь, что за чужой бунт меня накажут. А потом задуматься – кто накажет, чем, как именно. И если выяснится, что наказать нет никакой технической возможности – а сплошь и рядом ее нет, – то… нет, не бунтовать, не надо. Просто не мешать несогласным и бунтующим, а лучше – поддержать их. Прежде всего морально. Хотя бы сказать жене и знакомым не “вот опять уроды вышли”, а “молодцы ребята”. Или, если слово «молодцы» язык не выговаривает, то хотя бы – “ну до чего довели людей”».

Не страшно ведь? Давайте еще полшага, и посмотрим извлеченное почти наугад высказывание теперь уже собственно про национализм.

«Словосочетание “русский народ” произносится и пишется только в двух случаях: когда над ним издеваются и когда говорят о его вине».

Не отрицайте сразу а просто поставьте крыловские слова себе на заметку и, когда будете иметь дело с массовой и официальной прессой, обратите внимание, прав он или не очень.

«Русские, – продолжает Крылов, – являются единственным в современном мире народом, на который не распространяются нормы западной политкорректности. В частности, о них можно говорить и писать почти все что угодно».

Первое желание – снова возмутиться, но тут, опять же, достаточно быть честными перед самими собой. Речь ведь идет не о власти (о людях, находящихся у кормила Ирана, Кубы, Северного Вьетнама или Белоруссии, отзываются порой еще жестче, чем о наших «отцах») – а именно о народе. Худо-бедно проводя за границами России месяца три в году, могу засвидетельствовать: если бы в тех же терминах, в каких иной раз описываются национальные качества русских людей и собственно русская история, описывали англичан или, скажем, поляков, не говоря о народах с откровенно трагической историей, – этого бы никто, мягко говоря, не понял. А про русских – можно, про русских – запросто.

В общем, Крылов говорит вещи очевидные, которые в силу тех или иных причин не принято произносить вслух – моветон-с.

Там есть упоительно смешные фрагменты (например, пересказ русской истории устами среднестатистического «россиянина»), моменты, которые будут агрессивно оспариваться поборниками толерантности и свободы выбора (Крылов позволяет себе усомниться в необходимости «смешанных браков»), ну и вообще копание в тех материях, о которых распространяться в приличной компании не стоит (насколько, к примеру, Пушкин негр, была ли татаркой Ахматова и прочие «сомнительные» выводы, вроде такого: «человек, способный разглядеть в русском “татарина”, скорее всего, никогда не видел татарина»).

Говорят, рассуждения на эти темы вредны тем, что якобы «обижают» десятки других национальностей, живущих на территории России, хотя чем именно – непонятно, – неужели татарину настолько хочется «покарябать» любого русского, чтоб обнаружить там свою кровь? И если она там не обнаруживается – то и жизнь недорога?

Наконец, все-таки как-то надо считаться с той очевидностью, что умолчание или перевирание многих тем оскорбительно для самих русских – а они тоже люди и даже, только не сердитесь, нация.