Книготорговец из Флоренции

Манускриптов в то время выпускалось и продавалось все больше. За 1460-е в Европе произвели больше кодексов, чем когда-либо в истории. В первую половину пятнадцатого века в Европе скопировали чуть меньше миллиона манускриптов, в среднем по 190 000 за десять лет, а за 1460-е – целых 457 000. Такой рост показывает, что через десятилетие после изобретения Гутенберга работа писца была востребованной и стабильной[542]. Италия уже сто лет сохраняла лидерство в этой области. Библиограф Виктор Шольдерер как-то предположил, что книгопечатание изобрели и усовершенствовали в Германии именно потому, что на севере Европы манускрипты были менее доступны, чем в Италии, – отсюда и потребность в новом способе их прозводства

[543]. Веспасиано был одним из тех, кто обеспечивал доступность манускриптов в Италии; он умел удовлетворять запросы самых разных клиентов и по скорости, и по качеству.

В отличие от своих недавних предшественников, Николая V и Пия II, Павел II мало интересовался Ватиканской библиотекой, но, как они оба, призывал к Крестовому походу против турок. После избрания летом 1464-го он заверил западных государей, что будет «защищать христианскую веру от ярости турок»[544]. Камня преткновения, как всегда, было два: отсутствие денег и взаимное недоверие между потенциальными участниками похода. Чтобы устранить первое затруднение, папа создал комиссию, куда вошел Виссарион и еще двое кардиналов. В эту комиссию должны были поступать десятины и средства от продажи индульгенций. Комиссия и венецианцы тут же предложили, чтобы итальянские государства внесли на Крестовый поход крупные суммы: Венеция и Папская область по 100 000 флоринов, Неаполь – 80 000, Милан – 70 000, Флоренция – 50 000. Даже от крохотного маркграфства Монферрат потребовали взнос в 5000 флоринов.

Никто в Италии, за исключением венецианцев и папы, не рвался тратить такие деньги – все были убеждены, что Крестовый поход послужит лишь коммерческим интересам венецианцев. В Неаполе король Ферранте даже пригрозил заключить союз с турками. По его словам, Мехмед предложил ему 80 000 флоринов за то, чтобы разжечь войну в Италии (очень щедрое вознаграждение за столь простое дело). Европейские правители не объединились, даже когда в 1465-м турки снарядили огромный флот, а в следующем году двинули двухсоттысячную армию на Албанию. Тогда Павел предпринял отчаянный шаг – отправил в Константинополь своего представителя, дабы обратить султана в христианство.

О том, чтобы превратить султана в доброго христианина, думал уже Пий II. В 1361-м он написал «Epistula ad Mahumetem»

(«Письмо к Мехмеду»), в котором призывал султана креститься, а взамен обещал признать его римским императором Востока. Исторический прецедент имелся – римский император Константин, основатель Константинополя, принял христианство. Впрочем, Пий отказался от идеи межрелигиозного примирения в пользу Крестового похода, и письмо до адресата не добралось.

Для надежд обратить Мехмеда были серьезные основания. Греческий историк Феодор Спандуит, выросший на попечении двоюродной бабки, одной из жен Мехмедова отца, утверждал, что султан был в детстве крещен матерью-христианкой и, хотя воспитан в исламе, «ближе к христианской вере, чем к любой другой»[545]. Сын Мехмеда Баязид позже утверждал, что его отец не следовал учению Магомета. В отрочестве Мехмед совершенно точно не стремился изучать Коран – учителя не могли заставить его учить суры, кроме как битьем. Многие биографические факты – то, что он защитил от уничтожения византийские святыни и заказывал картины венецианскому художнику Джентиле Беллини (например, Мадонну с Младенцем), – намекают на его расположение к христианству.

Летом 1465-го агент Павла II выехал из Рима в Константинополь. Это был не кто иной, как бывший наставник Павла, воинствующий аристотелик Георгий Трапезундский. Георгий куда оптимистичней Пия смотрел на шансы убедить Мехмеда. В 1453-м он написал обращенный к султану трактат «Об истинности христианской веры», где доказывал, что различия ислама и христианства незначительные и перед концом света (по мнению Георгия, уже близким) все люди примут одну религию и объединятся под властью одного императора. Георгий надеялся перевести трактат на турецкий и вручить султану, которого считал тем самым будущим императором ойкумены и величал «царем не только земли, но и небес»[546]. Он тщетно обращался со своей затеей к Пию II и королю Ферранте, но поддержку нашел лишь много лет спустя у Павла – тот дал денег на дорогу в Константинополь и условился, что Георгий будет слать ему шифрованные письма[547].