Ко(с)мическая опера

— Ага. А некоторые, полагаю, используют записи в личных целях?

— Естественно. И знал бы ты, милый мой, как много этих некоторых… — вздыхаю я. Знал бы он к тому же, кому среди этих папарацци принадлежит пальма первенства… Ни за что бы не поверил. Нет, не мне, что вы! Даже не скажу кому. — Так мы идем?

— Ладно. Только недалеко и ненадолго.

— Хай, хай. — С энтузиазмом киваю. — Ближе всего, правда, только кафе-мороженое, а я его не люблю, но…

— Зато я люблю!

Ну и ну! А Кейн-то не дурак повредничать!

— Эх, жизнь моя, жестянка… И на что не пойдешь из любви к напарнику! Ладно, тебе мороженое, мне — джем из-под него. Бартер?

— А я сегодня с джемом не хочу! Хочу шоколадное! — ехидно мурлыкает он, интонациями до боли напоминая Барбару.

— Тогда мне шоколад из-под него, только не говори, что не ешь мороженое с присыпкой сверху! Пойдем уже, капризуля!

Строго наказав до сих пор ошивающемуся поблизости Паркеру выключить глючную машину по-человечески, а затем не забыть закрыть вверенное помещение, я повел свое «сокровище» на освоение новых охотничьих территорий. Заказав пару сортов шоколадного мороженого (две порции, и обе не себе), я наслаждался видом райского блаженства на кошачьей физиономии, пока…

— И не думай, что этим широким жестом ты завоюешь к себе симпатию, извращенец!

Кто? Я?! Фу! Ну ладно! Все равно сейчас все объяснится, могу же я пока получить минутку реванша? Ну, самую малость!

— Ах, что ты, парень?! Ну, зачем мне твоя симпатия? Посуди сам: если б я пытался тебя соблазнить, я бы…

Ложка с остатками мороженого перекочевывает из онемевшей руки напарника, только что отнявшего ее ото рта, в мою. Терпеть не могу это лакомство, особенно шоколадную разновидность! По-моему, шоколад хорош отдельно, незачем его портить разбавлением в каком-то сомнительном молочном продукте и замораживанием. Людям потом это есть, между прочим, такое холодное! Бр-р-р. Но нравится же отдельным личностям… Например, вот этому, замершему напротив и застывшими глазами взирающему на меня, тщательно вылизывающего столовый прибор. Как зверек на удава. Не знаю, эротично или комично получилось — со стороны виднее, но, судя по всему, определенный эффект возымело! Упс, кажется, и на всех прочих посетителей тоже. А если учесть, сколько среди этих любителей сладкого мелькает знакомых лиц… н-да! А с той блондиночкой в кудряшках мы так мило флиртовали на днях, кажется… Теперь уже не судьба. Возможно, ни с кем уже не судьба. Амано, ты попал.

— Морган, я пошутил, — лихорадочно пытаюсь оправдаться. Похоже, мой напарник в полной отключке. За спиной слышатся смешки. Взгляд Кейна обретает около двух процентов своей осмысленности, следует в соответствующем направлении, зрачки сужаются, затем расширяются, и…

— Морган, сматываемся отсюда! — понимаю, что нельзя терять ни мгновения. Иначе… — Быстро!

Хватаю его за локоть и волоку — да, именно волоку, по-другому и не скажешь, к выходу. Как хорошо, что я сильнее! Не то чтобы он сопротивлялся, но и передвижению не способствовал. Да уж, перестарался я, однозначно. Тем не менее, примерно полквартала мы преодолели сравнительно благополучно, потом к моему соратнику по несчастью, судя по всему, решил вернуться разум.

— Отвали, маньяк сексуальный!

— Да подожди ты! Дай объяснить!

— Ты все уже объяснил!!!

— Я и не начинал! Вон сквер, скамейки. Давай сядем.

— Может, еще и на колени присесть предложишь? По привычке?

— Не предложу! Размечтался!

Кажется, и я начинаю вскипать. Ну, сколько можно! Что за выпускник факультета благородных девиц?

— Ах, ну почему же?! Я был бы так польщен! — А напарника, похоже, вообще несет.

— Ты не в моем вкусе!

С ближайших от входа в дворик скамеек начинают разбегаться старушки.

— Я просто счастлив! Потому что я тебя не-на-ви-жу!

— И это чувство вза-им-но! — И почему нас обоих так переклинило?

— Ну, так пошел вон!

Допрыгались. Дошутились. В коляске у пробегающей мимо темнокожей девушки залился плачем ребенок. Вот ведь мы сволочи! Кейн тоже, наверно, начинает осознавать, чего наговорил, и пытается скрыть неловкость, в упор уставившись на коляску.

— Морган. Послушай, — уже тихо говорю я. — Всего лишь минутку…

Сквер по проспекту Целестианского Союза, 18.15.

— Ну и кто во всем виноват?

— Паркер? — с надеждой вопрошаю я. — Вечно напрыгивает без предупреждения.

— Ты, Амано!

— Но кто мог знать, что ты так болезненно воспринимаешь…

— А как я должен воспринимать? Открываю ваши с ним анкеты, читаю: один — чистокровный гей…

— Абсолютно неверно! Такое по наследству не передается! И… минуточку, как к тебе попали его данные?

— Не придирайся! Один — гей, второй — би.

— Это не так! — Ах, ну да, ты же не знаешь… — Понимаешь ли, я столбики эти заполнял лет восемь назад. Мне было всего двадцать.

— Двадцать? Тебе же двадцать девять!