Кодекс чести

– Если нам скажут, положить вас вместе с вашим майором, мы вас уложим, не моргнув при этом глазом, – пообещал все тот же парень и велел топать операм вперед.

Грек плюнул с досады.

– Во, бля, подфартило иметь дело с идиотами, – сказал он, тут же получив от парней дельный совет, попридержать язык и не оскорблять их. Обострять ситуацию Грек не стал.

Лишь только когда их привели в подвал, в просторный зал, предназначенный под тир, и оставили одних, расхарахорившийся Грек, набросился на Ваняшина:

– Ты чего молчал, когда мы шли? Надо было заговорить их. Может, удалось бы убежать. Их четверо. Нас двое. Может, мы бы их как-то уделали?

Ваняшин показал свои руки, на которых были наручники.

– Как уделали?

Грек посмотрел на свои руки. У него тоже были такие же браслеты.

– Да. Ну и ситуация, – вздохнул Грек, сожалея, что все так получилось и неизвестно, где теперь майор Туманов.

Маленькая лампочка, горевшая над входом в помещение тира, освещала небольшой пятачок возле двери. Грек с Ваняшиным стояли на этом пятачке. Дальше в помещение было темно. Но когда глаза привыкли к темноте, Ваняшин увидел возле бревенчатой стены, на которой были фанерные мишени, сидящего на полу человека. Он сидел, прислонившись спиной к одной из мишеней.

– Смотри, – сказал Ваняшин, тронув Грека за плечо, и шагнул в темноту.

– Леша, куда ты? Не ходи, – Грек поежился. С детства сохранилось у него неприятное чувство леденящего страха, когда оказывался в закрытом помещении, да еще овеянным темнотой. Всякие неприятные мысли начинали одолевать Сан Саныча. Увидев, что Ваняшин склонился над сидящим, Грек спросил:

– Леш, это кто там?

– Иди сюда. Это Николаич, – ответил Ваняшин. Греку показалось, что лейтенант пытается привести ихнего майора в чувство. Когда Грек подошел, Федор уже открыл глаза. Поглядев сначала на Грека, потом на Ваняшина, майор помотал головой и спросил:

– Ребята, где мы?

– В домотдыхе, – сказал Грек.

Видя, что Туманов еще окончательно не отошел, Ваняшин принялся его расталкивать.

– Николаич, ты что? Очнись ты.

– Водкой они его напоили что ли? – проговорил Грек.

– Да какое, водкой. Смотри, какая у него рана на голове, – сказал Ваняшин, пытаясь в темноте рассмотреть разбитую голову майора.

– Неужели мозги вышибли? – спросил Грек, присаживаясь рядом, заглядывая в лицо Туманову, воскликнул: – Мать честная! Николаич, да у тебя все лицо кровью залито. А память? Как у тебя с памятью? Помнишь хоть, как попал сюда?

Федор встряхнул головой, поморщился от боли. В другой бы раз, наверное, этого делать не стал, но сейчас боль даже помогала вернуться мысленно к тому, что с ним произошло. И он сказал:

– Помню, – помолчал, потом спросил: – Надеюсь, вы позаботились о подмоге?

Грек стыдливо отвернулся. А Ваняшин не стал обманывать майора.

– Подмоги, Николаич, нам не будет.

– Что? – Федор резко дернулся и тут же схватился за голову. Пронзительную боль вызвали в его голове слова лейтенанта. А вернее, обреченность, вкусить которую довелось уже Туманову да и обоим его помощникам.

– Я говорил об этом Греку, – сказал Ваняшин. – Но Сан Саныч посчитал, что управится сам. – Сказанное, прозвучало как обвинение, унижающее достоинство Грека. И Грек огрызнулся:

– Ну знаешь, лейтенант, ты тоже хорош…

Но поругаться приятелям не довелось по самой обыкновенной причине. В зале вдруг вспыхнул свет, потом лязгнул замок, и дверь открылась. В помещение вошли четверо крепких парней с автоматами и с ними человек, который, как показалось операм, был за главного. В нем чувствовалось величие, причем оно подчеркивалась во всем, и в его осанке, в манере держаться. И сопровождавшие его парни, посматривали на него с угодничеством, как молодые волчата на вожака стаи.

Остановившись в нескольких шагах от сидевших на полу оперов, он достал из кармана три удостоверения: Туманова и Грека с Ваняшиным. Бросил их к ногам оперов и сказал с улыбкой:

– Господа, это было в высшей степени не разумно, чтобы вы втроем вот так заявились к нам, – при этом его уголки губ чуть растянулись, обозначив подобие улыбки. Но пришедшие с ним, расценили это, как некий знак проявления эмоций, и того, что они обязаны поддержать своего вожака. На их лицах засияли улыбки.

Туманов посмотрел на приунывших своих помощников и сказал:

– Ничего. В управлении известно, куда мы поехали. Нас будут искать…

Но на лице главного, услышанное от майора никак не отразилось. И это особенно было неприятно, потому что нельзя понять его настроя, о чем он думает. Разговаривать с таким человеком тяжело, еще тяжелее убедить его в чем-то. А убедить надо, чтобы остаться в живых. Судя по довольно невежливому и бесцеремонному обращению, эти ребята готовы гораздо на большее, чем просто покалечить и переломать кости любому, кто посягнет на их святая святых. Попросту говоря, на их теневую деятельность, о которой стало известно майору Туманову. И как не прискорбно было сознавать, но положение оперов сейчас оказалось безнадежным.