Кодекс порядочных людей, или О способах не попасться на удочку мошенникам

Никогда не забывайте об этом и будьте всегда начеку. Правда, следует иметь в виду и другое: смерть косит представителей этого безвестного класса особенно безжалостно; их нравы, привычки, болезни, которым они подвержены, отсутствие здоровой пищи и удобного жилья, злоупотребление спиртными напитками и многие другие обстоятельства постоянно истощают силы этих париев и сжигают их изнутри. Эти люди подобны иным содержанкам (недаром говорят, что крайности сходятся): они проживают год за день.

Порой их ждет иная судьба: парижская полиция испытывает постоянную потребность в тайных осведомителях, которые хорошо знают хитрости и уловки воров, могут усвоить себе их тон, повадки и язык; полиция нуждается в этих, можно сказать, прирожденных головорезах, способных примкнуть к разбойникам с большой дороги, с тем чтобы после выдать их властям, способных играть любые роли, находить общий язык с представителями любых сословий. Эта армия, возглавляемая господином Видоком, — своего рода инвалидная команда воровского сословия. Новоявленные Янусы — наполовину порядочные люди, наполовину плуты — чувствуют себя в этой сфере, как рыба в воде; порой они берутся за старое и начинают воровать, но теперь уже под покровительством закона.

Неведомые миру осведомители образуют совершенно особый разряд людей, о котором мы ничего не узнаем, если только господин Видок не надумает опубликовать свои записки[58].

Примкнуть к этому разряду — самая желанная участь для воров.

Но это не все. Политики изобрели каторги и арестные дома не только ради того, чтобы иметь возможность применять статьи Уголовного кодекса; галеры и тюрьмы — тоже своего рода приюты для воришек.

При Карле VI поселился во Франции некий кардинал Винчестерский, который выстроил неподалеку от Парижа великолепный замок. Вы не понимаете, что общего у английского кардинала и мошенников? Мы вам объясним: в конце концов они украли у него замок и превратили его в свое загородное поместье; в результате Бисетр (искаженный Винчестер) сделался притоном, где до сих пор преспокойно обитают четыре тысячи оборванцев[59].

Случалось ли вам видеть несчастных женщин, которые торгуют лотерейными билетами или подбирают острым крючком всякую ветошь, или тех мужчин, которые за небольшую плату облачаются в черное и служат плакальщиками на похоронах, а также тряпичников, чистильщиков канав, подметальщиков, продавцов испорченных фруктов или кельнской воды, торговцев ваксой, зазывал, акробатов на ходулях, кларнетистов, шарлатанов, которые прямо на площадях пользуют больных или глотают шпаги, наконец, тех умельцев, что занимают места в толпе и затем продают их желающим насладиться грядущим зрелищем?

Случалось ли вам их видеть, хватило ли у вас храбрости расспросить их, осветить потемки их души, чтобы узнать истину? Вы бы обнаружили, что преждевременная смерть, Бисетр, полиция, тюрьмы, каторги и множество отвратительных ремесел, о которых вы и не подозреваете, образуют настоящую кассу взаимной помощи, которая тысячью тайных путей подкармливает эту стотысячную армию негодяев: так уж устроено наше общество, такую большую власть имеет над ним нищета и такую ничтожную — богатство, что всякий год сто тысяч из восьмисот тысяч парижан попадают в беду и идут по плохой дорожке. Ни одному правительству не под силу затормозить этот ужасный отток людей; быть может, удалось это только однажды — в Голландии, благодаря ее огромному торговому обороту.

Вы содрогнетесь, если расспросите эту женщину с покрасневшими глазами и со страшным лицом, едва прикрытую рваными, грязными лохмотьями. Башмаки у нее прохудились так основательно, что она, можно сказать, идет по земле босиком; она смеется адским смехом, обнажая черные зубы, голос у нее хриплый, руки бурые от грязи, а седые пряди забыли, что такое гребень.

Она знавала лучшие дни, она была одной из первых парижских красавиц, ножки ее в шелковых башмачках покоились на пуховых подушках, она разъезжала в роскошном экипаже, ела на позолоченном серебре, болтала с князьями; за ее улыбку готовы были заплатить большие деньги, уста ее сулили сладостные поцелуи, волосы струились по плечам, а голос звучал божественно; она отдавала приказания многочисленной челяди и пренебрегала изысканнейшими яствами.

А нынче она пьет водку! Описание всех тех происшествий, которые незаметно привели ее к падению, заняло бы целую книгу, и какую книгу!..

Неподалеку от этой женщины вы увидите подметальщика, которого Шарле изобразил так забавно, что соперничать с этой карикатурой было бы чистым безумием[60]; подметальщик этот был в свое время фешенебельным юношей, денди, щеголем, его элегантная карета не однажды пролетала по той мостовой, которую он нынче метет, бросая на проезжающие экипажи те же взгляды, какие навеки проклятый устремляет в сторону райских кущей.