Кодзики. Записи о деяниях древности

В частности, другой исследователь, Уэда Масамунэ, на основании анализа теонимов проводит этно-культурные различия между «Кодзики» и «Нихонги», обращая внимание на то обстоятельство, что один из древнейших «богов-одиночек», Такамимусуби, в «Кодзики» титулуется как божество, дух (ками), а в «Нихонги» — как повелитель (микото). Титул же микото, как разъясняется в самом тексте «Нихонсёки», означает выражение «предельного почтения к предельно благородному». Другими словами, речь идет о божестве-предке правящего императорского рода, происхождение которого как раз и возводится к богине Аматэрасу и Такамимусуби. Для составителей «Нихонги», по мнению Уэда, важнее была фигура Такамимусуби, что, может быть, свидетельствует о принадлежности самих составителей к другому алтайскому племени, чем то, которое почитало Аматэрасу как верховное божество и чей представитель стал первым объединителем и правителем центральных областей главного японского острова. Кстати, часть

ми в имени Такамимусуби в «Кодзики» записана иероглифом «священный», а в «Нихонги» — вторым иероглифом бинома «тэнно:» — знаком, прямо означающим императора[13], т. е. для составителей «Нихонсёки» первопредком был по преимуществу Такамимусуби.

Для круга представлений «Кодзики» важнее богиня Аматэрасу, имя которой обычно сопровождается двумя величающими титулами — «великая» и «священная» (Аматэрасу-опомиками), в «Нихонги» же она всего лишь «великая» (т. е. самая большая, главная). Кстати говоря, по мнению авторитетного японского мифолога Мисина Акихидэ (Сёэй), алтайское племя, поклонявшееся Такамимусуби, пришло на Японские острова раньше, чем племя, считавшее своим родовым божеством Аматэрасу.

В связи с принятой в «Кодзики» классификацией богов по титулам упомянем также, что слово микото

(«повелитель») применительно к разным богам писалось двумя иероглифами, выражающими большую и меньшую степени почтительности. В «Нихонги» это различие объясняется тем, что в первом случае речь идет о «предельном благородстве», т. е. о родовом божестве самого высокого клана, а во втором — «об остальных». Именно такое разделение этих двух терминов принято и в даосизме, где главные божества, например, Юаньшитянь-цзунь (Изначально Почитаемый на Небе), имеют высший титул (кит. цзунь), другим же божествам приписывается титул мин (и то, и другое по-японски читалось как микото). Это различие, в частности, может служить и как еще одно доказательство весьма ранних, хотя не всегда явственных даосских влияний на японскую культуру, особенно в период складывания первых письменных памятников.

Итак, мы говорили о разных слоях и периодах, соответствующих трем свиткам «Кодзики». Обратимся теперь ко второму свитку, который, как считают многие мифологи, по преимуществу связан с идеологией кланов, почитавших божество солнца Аматэрасу, т. е. с правящим доныне императорским домом.

Второй свиток, что признают практически все исследователи, знаменует переход от космологии к квазиистории; излагаемые в нем события рассказываются не как архетипические, относящиеся к эпохе богов и первопредков, а как некие факты, имевшие место в прошлом, пусть и легендарном. Однако земные персонажи этого свитка еще поддерживают более чем тесную связь с богами. Богов видят во сне, когда те решают изречь свою волю, с ними сталкиваются, когда они принимают вид змея, или стрелы, или белого оленя, богов местности усмиряют, чтобы обеспечить мирное и благополучное управление страной.

Однако связь богов и людей во втором свитке «Кодзики» осуществляется еще и в скрытом виде, на уровне повествовательных сюжетов.

Раздел одной из недавних работ известного японского мифолога Ёсида Ацухико посвящен двум самым ярким фигурам второго свитка, это Хомутивакэ-но мико, принц, сын императора Суйнин, и знаменитый герой мифологического эпоса Яматотакэру.

В своих рассуждениях Ёсида отправляется от наблюдений другого японского мифоведа, Каваи Хаяо, который в ходе дискуссии с коллегой, Юаса Ясуо, обратил внимание на странную перекличку мотивов в сюжетах об этих двух персонажах с мифом о Сусаноо, самом загадочном и противоречивом божестве японской мифологии (в нашем переводе, в соответствии с принятым принципом транскрипции древнеяпонских имен, эти персонажи именуются Помути-вакэ и Сусаново).

Оказывается, что все эти три нарратива обнаруживают очень высокую степень близости составляющих мотивов, только мотивы эти не просто подобны — они отражают друг друга как зеркало, или, по выражению Ёсида, «производят впечатление запущенной назад кинопленки»[14].