Кодзики. Записи о деяниях древности

В самом деле, о Хомутивакэ утверждается, что он не говорил ни слова, даже когда борода его отросла на восемь ладоней. Как ребенок вел себя и Сусаноо, который «страной, что была [ему] наказана, не ведал, а плакал в голос, пока борода его, в восемь пястей, не достигла середины груди» (т. 1. с. 51). Здесь мы видим явное сходство. Однако далее говорится, что Хомутивакэ обменялся брачной клятвой с Хинага-химэ (Пинага-пимэ), но, увидев ее в образе огромного змея, убежал прочь. В мифе о Сусаноо последний, напротив, побеждает огромного змея, освобождает от него деву Кусинада-химэ и благополучно женится на ней. В обоих случаях это происходит в Идзумо, и родство (или даже тождество) сюжетов самоочевидно.

Рождается Хомутивакэ в горящем шалаше, сделанном из рисовых стеблей, и по просьбе императора Суйнин мать нарекает его Хомутивакэ. Часть хо

в этом имени может означать и «рисовый колос», и «огонь». В данном сюжете мать объясняет это имя тем, что ребенок рожден в огне. Сусаноо, напротив, рождается в воде, при омовении Идзанаги, который вернулся из страны мертвых, убежав от Идзанами, умершей при рождении ее последнего ребенка, божества огня.

Хомутивакэ впервые заговорил, когда увидел летящего в небе лебедя. Сусаноо перестал плакать, когда достиг Страны Корней, подземного мира.

Зеркальная симметрия обнаруживается и в отношениях обоих персонажей с Оокунинуси: Хомутивакэ приходит к Оокунинуси и обретает речь и силу взрослого, Оокунинуси приходит к Сусаноо, и последний теряет силу и оказывается побежденным. Такого рода совпадений в тексте обнаруживается немало[15]

.

По той же схеме разворачивается сопоставление Сусаноо и Яматотакэру. Сусаноо спасает жизнь Кусинада-химэ и получает ее в жены. Ототатибана-химэ ценою собственной жизни спасает Яматотакэру, но он теряет при этом жену. Сусаноо, чтобы спасти Кусинада-химэ, превращает ее в гребень. Когда Ототатибана погружается в море, чтобы утихомирить волны и чтобы корабль Яматотакэру благополучно добрался до дому, то проходит несколько дней и к берегу прибивает гребень, который и хоронят как ее заместителя, т. е. каждая из девушек превращается в гребень.

В сюжете о Сусаноо сам этот бог после спасения девушки слагает песню об «Идзумо, где в восемь гряд облака встают»; в сюжете об Яматотакэру перед смертью песню слагает Ототатибана — о «Сагаму средь горных круч». В обоих случаях важное место в повествовании занимает меч Кусанаги — Сусаноо, добыв этот меч из хвоста разрубленного змея, подносит его своей сестре, богине солнца Аматэрасу, и меч становится одной из священных императорских регалий. Яматотакэру получает меч Кусанаги от Ямато-химэ, своей тетушки, жрицы главного храма Аматэрасу и, стало быть, ее заместительницы[16]

.

Интереснейших совпадений и контрастов такого рода подмечено так много, что взаимосвязанность сюжетов, повествующих о Сусаноо (первый свиток), Хомутивакэ и Яматотакэру (второй свиток), не вызывает сомнений. Интерпретация этого явления, разумеется, допускает самые разные методы и точки зрения. Сам Ёсида склонен толковать эти сходства и различия в неофрейдистском духе, учитывая обстоятельства наличия или отсутствия обоих родителей у этих богов и героев и особенности отношений с ними в раннем возрасте этих легендарных персонажей. Несмотря на то, что эта интерпретация порой вызывает некоторые сомнения, наблюдения Ёсида над текстом и общий ход его поиска представляется и важным, и новым.

В сущности, противоречивость Сусаноо (чем бы она ни объяснялась — сложными обстоятельствами взросления героя или контаминацией нескольких мифологических циклов) сводится к тому, что он предстает то в виде бурного, неистового, хтонического божества (в Ямато), то — в виде культурного героя, спасителя и подателя благ (в Идзумо). Ёсида видит иные две стороны в образе Сусаноо — одну он называет pueraeternis

, имея в виду юнгианский архетип младенца, вторую — «неистовый воитель». И вот, во втором свитке два эти качества Сусаноо, разделившись, обретают автономное существование — в Хомутивакэ воплощается по преимуществу младенческая ипостась Сусаноо, в Яматотакэру — воинская сила и неукротимость. По мнению Ёсида, эти два персонажа второго свитка отчасти снимают противоречивость Сусаноо, объясняя, каким образом могут сочетаться столь противоположные характеристики, и в то же время утверждая повышенную ценность и истинность мифа[17].

Ещё одна возможная интерпретация этой ситуации может состоять, например, в следующем. Как известно, на некотором определенном этапе культуры начинается размывание, выветривание мифологических структур и переход от эры богов и мифологического времени к историческому сознанию с его линейно-генеалогическим развертыванием мира. На этом этапе, обычно совпадающем с периодом строительства ранней государственности, происходит кодификация мифов, их сбор и запись. Здесь, в этой точке, начинается и развитие литературы как особой формы деятельности, вычленяемой из архаического единства.