Ее так с молодости научили. Старшая сестра Лена, покойница, мама Олежи, чем-то занималась полезным на международных конгрессах и начальство ее каждый раз инструктировало: «Не поняла, чего иностранцы говорят – всё равно соглашайся, а вот если лапать начнут – подмогу зови. И ори не ”милиция!”, а ”полис!”, так до них, буржуёв, быстрее доходит. Баллончики же там разные с перечной смесью – ни-ни! Мировые светила всё-таки. А ну как пригасишь…» Видно, хорошо запомнились Лене эти уроки, а может быть, и полезными оказались, раз младшей сестре науку внушила. В дополнение к сказанному Зоя мило улыбнулась девушке, надеясь, что вышло совсем не так, как чувствовалось, а наоборот – искренне и благодарно.
Принудив уголки губ замереть в приподнятом положении и придав глазам малость идиотической восторженности, Зоя прикинула, что должна походить на постаревшую комсомолку, беззаветно нацеленную в безнадежное, как выяснилось, будущее, то есть в его отсутствие. Иными словами, взяла и по прихоти своей накинула пару десятков лет к возрасту персонажей простоватых плакатов советской поры. В общем-то Зоя неохотно, однако признала совет племянника справедливым, день действительно был просто сказочным, и, собрав всю волю в кулак, постаралась унять пульсирующее внутри раздражение всем и вся. В конце концов, она ведь и факт – в Париже, в Люксембургском саду… И вдруг как полоснуло по сердцу такое родное цветаевское:
Показалось, даже дышать перестала – так неожиданно всё и пронзительно… «Да, как же могла забыть, ведь и стихотворение называется “В Люксембургском саду”!» Сколько раз плакала в одиночестве, прижимая к груди томик Цветаевой, сопереживая, переживая: «А мои где?» Не счесть сколько раз… «В абортариях! – зло цыкнула на себя. – Будто не знаешь?» И быстро возвратила лицу «комсомольскую» маску. Ну… почти возвратила, с уголками губ не справилась… «О чем, стало быть, мы? По Люксембургскому саду, стало быть, гуляем. И в шаге от нас течет буржуазная жизнь. Не пародийная, как дома, а, стало быть, настоящая. Вот и любуйся. Не будь размазней. Дома всласть наревешься, стало быть…