Кофе с перцем

Я скормлю тебе тело свое 
Вместе с другими.Я напитаю кровью тебя,Чтоб, расправив крылья,Ты вознесся над миром.А что имя мое проклянут —Разве это потеря?Гёк Танри обещает наградуНе тем, кто радеет о славе.Мать, прошу, не скорби о том,

Что негде выплакать горе, —Кровь моя в каждом тюльпане.И меня не вини,Что внуковНе успел оставить тебе —У живых рождаются дочери,У мертвых же сыновей —Сотни и тысячиХрабрых героев.

Им дело мое продолжать.Братья, я вам завещаюПрадеда саблю —Она хранится в горах,В тех, за которымиНовые земли лежат.Идите.С вами незримо я буду.

Я поднял голову и встретился взглядом с Фаруком. Но, к счастью, он не успел никак выразить свое удивление – к нему со всех ног бежали журналисты. Я еще раз проверил брелок, направив луч в ладонь, и приготовился ждать.

Вот высокопоставленные гости встретились у кофейни, и к ним подошел президент. Внимание собравшихся сейчас будет направлено только на них – все, включая охрану, следят за приветствиями, гадая, пожмут ли они друг другу руки. Это дает мне возможность включить брелок и продержать луч на бойлере в течение двух секунд. Вроде бы ничего сложного, но профессиональный телохранитель заметит красную точку и убьет меня раньше, чем истечет первая секунда. Так что нужно все точно рассчитать. Раз!

В этот момент откуда-то сверху на витрину кофейни упал кусок вывески с похабным слоганом, и все уставились на него. Я успел выключить брелок и замер. Пару минут, пока Фарук варил кофе, журналисты фотографировали слоган, и я уже начал бояться, что ничего не выйдет, ведь вывеска застряла точно под бойлером и не заметить прицел на нем было невозможно.

Но тут Фарук поставил чашки на стойку, гости одновременно потянулись к ним, и камеры переключились на происходящее. Вдруг чья-то чашка полетела на пол, вслед за ней рухнул без чувств Фарук. Вспышки защелкали еще чаще, и я, воспользовавшись случаем, вновь направил луч на бойлер.

Раз!

Краем глаза я заметил, как откуда-то сбоку, перекрывая луч, на меня летит полицейский.

Два!

И меня ослепила вспышка света, больше похожего на боль. Я умер, так и не успев понять, был ли то выстрел из направленного на меня пистолета или взрыв за спиной полицейского.

Кофе и кровь

В детстве я очень боялся темноты. Это началось, когда я лежал в больнице. Медсестры были внимательны и бежали на мой крик только днем в присутствии врачей. Ночью я мог часами кричать, но никто не шел в палату, чтобы успокоить меня. И тогда мне пришлось бороться со страхом самому. Я стал придумывать истории, набирая, как режиссер, на роли в них всех людей, меня окружавших. Вот доктор – он будет моим папой. Вот неуклюжая свиноподобная уборщица – она умрет на первой же минуте фильма, оставив нам в наследство огромный дом с садом, но никто не будет жалеть о ее гибели.

А вот я сам – счастливый единственный ребенок в самой обыкновенной семье. Мы любим путешествовать, и с нами постоянно происходят разные забавные случаи вроде тех, что я видел в комедиях про Инека Шабана. Как и там, в моих фантазиях менялись только декорации и сюжеты, а главные действующие лица всегда оставались теми же.

Просыпаясь ночью, я больше не боялся окутывавшей меня темноты, в которой теперь мог разглядеть любую историю – от уморительно смешной до пугающей. Да, именно пугающей! Ведь вскоре неуклюжий Шабан со своими незатейливыми шутками надоел мне.

Я, как любой мальчишка, любил воображать себя отважным супергероем, сражающимся с бан- дитами и шпионами. И в моих фантазиях появились убийства, кражи секретных документов, погони и перестрелки… Где-то посреди приключений я проваливался в сон, унося с собой сюжет, и сновидения мои тогда были особенно яркими.

С такой фантазией можно было сделать карьеру в кино, но я выбрал совсем другой путь. Это неблагодарное занятие, в нем нет ничего героического – я скорее клерк, ежедневно выполняющий рутинную работу, но нет для меня долга выше, нет ничего священнее и благороднее, чем безопасность государства.