Кофе со сливками

Нельзя сказать, что в тот раз всё прошло как по маслу. Очевидно, что ей не особо нравился секс с ним. Но это же не главное. Как говорила её сокурсница, если ты нашла такого мужика, что и обеспечить может, и по характеру – мягкий, как вата, держись за него обеими ногами и не выкорёживайся. Она и не думала: особо не противилась Брюзгину. Хоть иногда и чувствовала сладкое покалывание где-то внизу, когда смотрела на подкаченных парней из телевизора, раздающих интервью, но и не думала, чтобы найти себе кого-то на стороне. Никогда не позволяла себе думать о таком.

К ней пытались подбивать клинья. Однажды один парень – кудрявый, рослый, с какими-то золотисто-карими глазами – подъехал на своём серебристом кабриолете, блестящим так, как блестит царский пятак, прямо к крыльцу её университета. Наглый, самодовольный. Щетина едва пробивалась на его лице с острым подбородком…

«Малолетка», – твёрдо решила она тогда и хорошенько его унизила. И «папиной тачкой», и «молоком на губах», и тем, что «даже если он останется последним мужиком на планете, она вовсе не посмотрит в его сторону». В общем, парню тому сильно не повезло. Пробовал ли он ещё к кому-то нахраписто подваливать – этого она не знала.

Брюзгин до сих пор пытался реанимировать своего небольшого друга, страшно вспотев, и так сосредоточенно искривив лицо в этом трудном занятии, что Алина чуть не рассмеялась, но вовремя прикусила язык. Брюзгин хоть и занимал начальствующую должность, но по характеру был очень ранимым и закомплексованным человеком, мог уйти в депрессию из-за любой мелочи… Вернее, просто сильно расстраивался. Ведь депрессия – это диагноз.

У одной девочки в школе был такой диагноз – «хроническая депрессия». И выглядела та всё время паршиво. С чёрными кругами под глазами, совершенно мрачным, апатичным лицом. Когда кто-то её толкал в спину или говорил что-то колкое, та даже не оборачивалась.

А Брюзгин просто расстраивался. Во время своих «расстраиваний» он погружался в такое мерзкое и неприятное состояние… Ни с кем не разговаривал, пил дорогой коньяк и катался на автомобиле. Но потом он опять оживал и дарил ей цветы – большие, красивые букеты хризантем, роз и тех самых благородных цветов не для всех – пионов. И она его прощала… Хотя он был гораздо реже виноват в их ссорах, чем она его прощала. Но даже если он был прав, Брюзгин всегда брал ответственность на себя и извинялся. По любому поводу. И это Алину сильно забавляло.

Брюзгин достиг небольшого прогресса – его агрегат чуть увеличился в размерах, едва пронизанный нитками тёмных вен, но занимать боевую стойку вовсе не планировал в ближайшее время. Да, размерами он не мог похвастаться – скорее, наоборот… Но, как говорится, разве это главное?! Разве это имеет значение?!

– Подожди… Милый, – сказала Алина и села на кровати. Даже если какой-то жар она испытывала от его поцелуев и прикосновений в самом начале их сегодняшней вечерней игры, то это уже пошло на спад, а скоро и вовсе исчезнет.

– Я сейчас, – торопливо проговорил он, ускоряя движения рукой. – Дай мне минутку…

И в этот раз Алина рассмеялась – ничего не могла с собой поделать. Но рассмеялась она по-доброму, не злорадно захохотала… Но Брюзгину объяснять ничего уже не нужно было: его щёки вспыхнули так, что их кирпично-алый цвет был хорошо виден даже в этой потемневшей комнате.

– Давай, любимая, смейся надо мной! – горячо воскликнул он и соскочил с кровати. – Вот такой я у тебя лох-полуимпотент!

Он спешно принялся рыскать по полу в поисках домашней одежды – большой футболки и спортивных штанов.

– Тоша, успокойся, – взмолилась Алина. – Всё нормально, извини меня.

– Тебе не за что извиняться! Что ты… Это ты меня извини! Я же должен быть готов двадцать четыре часа в сутки. Словно я мойщик бассейнов или аниматор, да?!

Таких разговоров у них было много до этого, и ещё больше назревало, но так и не состоялось, но в этот душный июньский вечер их разговор действительно зашёл далеко, пойдя совсем не по привычному сценарию. Она видела, что он распалялся всё сильнее – её слова не только укололи его, он сам продолжал разгонять свои гневные мысли в голове, заводиться.

– Конечно, я же вон какой урод! Так нашла бы себе красавчика, дорогая!

– Это же не я тебе отказала, – попыталась она перевести всё в шутку. – Это ж твой… Дружок отказывается встать со стула в присутствии дамы.

– Да, дружок! «Дружок»! Именно «дружок!» – он психовал всё сильнее. Складывалось впечатление, что из его ушей повалит пар. – Маленький такой, невзрачный. Слабенький! Не друг, не дружище, не приятель, в конце концов!

– Да что с тобой такое? – изумилась она, поведя гладкими плечами.

– Да ничего, у меня обычно по понедельникам не стоит!

– Я не об этом…

– А я именно об этом!

Он натянул сначала штаны, а потом и футболку, напрочь забыв о трусах, отброшенных куда-то в пылу страсти.

– Меня всё устраивает… Я же никогда тебе никаких претензий не предъявляла, правильно? Так и нечего больше об этом говорить, – она высказывалась осторожно, будто ступала по минному полю.