Кофейня в сердце Парижа

– Это же Пушкин… – я с недоверием посмотрел на нее.

– Нет, это Шекспир. Я в этом уверена! – тут же запротестовала она. Я не стал человеку доказывать, что слон – это, прежде всего, не жираф. Детей нужно водить в зоопарк, а ее следовало бы познакомить с поэзией.

Мне порой казалось, что если бы у моего внутреннего голоса была возможность проходить сквозь стены и подсмотреть однажды, как я принимаю душ, то, несомненно, губку следовало бы мочить обильнее, а голову мыть круговыми движениями и при этом сильнее надавливать пальцами. Как же хорошо, что есть ветхая, но надежная задвижка в этой комнате. Я радостно насвистывал знакомую мелодию.

В дверь постучались. А затем ее выломали. Да, именно выломали, ведь если ее легонько дернуть, то можно сразу заметить, что она заперта. А вот если ее выломать, то можно спокойно войти внутрь. Без лишних препятствий.

Задвижка упала на пол.

– Ой, извини, – сказала она невинным, но извиняющимся голосом. Да-да, именно таким. Поживите с ней и поймете, о чем я.

Она осмотрела ванную, а затем меня.

– О, ты моешься.

Она перевела взгляд на мой шампунь.

– Ты им пользуешься? Тебе следует купить другой шампунь, для ломких волос, ведь…

Не успела она договорить, как я ее перебил:

– Закрой, пожалуйста, дверь. Я выйду к тебе через несколько минут, и мы поговорим.

– Ты обиделся, что я сорвала задвижку? Ты прости меня, я не специально, просто дверь…

Я молча показал на выход.

– Хорошо. Ухожу.

Спустя несколько минут я вышел.

– Я хотел с тобой поговорить… – мягко начал я.

Судя по тому, что она стояла сразу за дверью, я сделал вывод, что она подслушивала. Даже чихнуть без ее присмотра никуда не годится.

– И я хотела с тобой поговорить, – вдруг начала она.

– Я слушаю, – любезно ей уступил.

Она замялась.

– Не знаю даже, с чего начать, – она не решалась. – В общем, мне показалось, что ты меня преследуешь. Нет, не перебивай. Просто у меня сложилось такое впечатление, что ты за мной чересчур следишь. Твой нос выглядывает из-за любой двери, куда бы я ни вошла.

– Что?! – возмущенно вскрикнул я.

– Погоди, – она нежно коснулась моей руки. – Я понимаю, в твоем доме женщина – это большая редкость, наверное, поэтому ты считаешь своим долгом стоять у плиты. Да, кстати, давно хотела тебе намекнуть, что фартук тебе не к лицу.

– Намекнула? – вскипятился я.

Она одобрительно махнула головой.

– Хорошо. Что еще? – спросил я.

– Еще эти книги, – она вздохнула. Актриса погорелого театра. – Они везде, и шага ступить нельзя, чтобы не споткнуться о них ногой.

– Вообще-то, – серьезным тоном начал я, – они всегда лежали на своем месте. У окна. А с твоим приходом они стали валяться по всей квартире. Поначалу я думал, что ты берешь их читать. Но нет. Ты перекладываешь мои закладки, как нарочно. А книги оставляешь везде, где только можно.

– Это неправда, – было явное возмущение и протест. – Я смотрю картинки.

– Но в моих книгах нет картинок.

Она махнула рукой.

– Так это не беда. Хотя, нет – беда, если у тебя нет фантазии.

Она начала переступать границу.

– Это у меня нет фантазии?

Я выдохнул.

– Мне казалось, что мы с тобой сорвали свои маски. Разве не так?

Она сделала вид, что в недоумении.

– Маски? Ты о чем?

– Да так… Ни о чем.

Хорошо. Театр горе-актеров снова открыт. Мне порой казалось, что она не играет, и это ее естественное состояние.

– Есть что-то еще? – подвел итог нашей беседы я.

Она кивнула.

– Мне уйти?

Эти слова ударили током. Я замер. «Что? Что ты у меня спросила?» Сердце застучало сильнее прежнего, к горлу подступил ком. Я пытался сглотнуть, чтобы сказать хоть слово.

– Мне уйти в мою комнату? – спустя несколько секунд произнесла она.

Я отрицательно покачал головой. Она взяла меня за руку и поцеловала в губы. Я закрыл глаза, ее губам я мог простить все на свете…

Мы занимались любовью. Любовь занималась нами. Как только мы выключали свет и зажигали себя, в ее глазах угасала та невинная, маленькая девочка. Она смотрела на меня взрослыми, осознанными глазами. Карие глаза, каштановые волосы, а губы – лепестки роз. Чистая, молочная кожа из бархата. Откуда у тебя на губах столько жизни? Откуда в твоих глазах столько смысла?

Вдох…

Она сжимает ногтями мою шею, я упиваюсь ее грудью, ее солнечным сплетением. Боже, сколько в ней солнца. Я вхожу в нее сильнее и чаще, мне не хватает воздуха. Ей не хватает неба, я провожу указательным пальцем по ее губам. Она трогает звезды. Мы танцуем танго. Я пью вино, а пьянеет она.

– Продолжай, прошу тебя, – в ее глазах было столько мольбы, столько рая. Мне нравилось быть ее раем.

Я взрывался на миллионы отдельных частиц, чтобы каждой своей отдельной частью влиться в нее. В самую глубь, самую бездну океана. А после – мы шли ко дну. Мы тонули в объятиях.