Когда боги глухи

Они спустились по лесной тропинке в овраг, миновали дощатый домик с пристройкой. Возле него никого не видно, — по-видимому, нежилой. Однако когда Вадим оглянулся, то увидел в окне бледное пятно: кто-то, приподняв занавеску, смотрел им вслед. Они пересекли асфальтовое шоссе и вышли на берег. Сосны и ели тут были низкорослые, кряжистые, корнями крепко вцепившиеся в песчаную почву. Видно, тут на ветродуе им похуже приходится, чем сестрам по другую сторону шоссе. Наверное, поэтому они и росли не вверх, а вширь. С залива потянуло прохладой, ветви над головой шумели, под ногами на красноватом песке блестели сухие иголки. Машины с надсадным шумом проносились неподалеку и исчезали за поворотом. Приморское шоссе то и дело виляло, изгибалось, делало петли. Валуны в мелкой воде мягко светились, маленькие зеленоватые волны лизали песок, оставляя на нем желтоватые хлопья пены. На берегу громоздились черные коряги, толстые бурые водоросли, обработанные морем бутылочные осколки, белые дощечки, квадратные пробковые поплавки с дырками от сетей.

— Маленькой я после шторма утром прибегала сюда с мальчишками и собирала на берегу выброшенный морем разный хлам, — рассказывала Вика. — Знаете, что один раз нашла? Старинный атласный шапокляк! До сих пор не могу взять в толк, чего ему вздумалось из прошлого века в настоящий отправиться в путешествие по Балтийскому морю.

— Может, волшебный? — улыбнулся Вадим. Действительно, с чего бы это было плавать по морю шапокляку?

— Я его принесла домой, а, когда он высох, весь расползся, остались лишь ржавые металлические пружины. Я даже заплакала от огорчения… А вы, Вадим, теряли что-нибудь в детстве?

— Я? — невольно улыбнулся он. — Я, пожалуй, само детство потерял в сорок первом…

— А-а, война, — понимающе заметила Вика. — Отец отправил нас с мамой из Ленинграда в Андижан… Есть такой город в Узбекистане.

— Вам повезло.

— Все наши соседи в блокаду погибли, — продолжала девушка. — Бомба насквозь пробила нашу квартиру, но не взорвалась. Стулья, книжные полки сожгли в печках… И даже пришлось поломать часть мебели. Папа до сих пор жалеет старинный «буль».

— Буль? — удивился Вадим. — А что это такое?

— Андре Буль — столяр-художник, он создал свой стиль инкрустированной мебели. В Эрмитаже есть шкафы, секретеры. Красное дерево с инкрустацией из меди, бронзы, черепахи, слоновой кости.

— Завтра же схожу в Эрмитаж и посмотрю на Буля, — сказал Вадим.

— Я считаю, что жечь в печке антикварную мебель — это варварство, — сухо заметила девушка. — Это соседка расколотила наш «буль».

Они шли по влажному песку, на котором отпечатывались их следы. Изящные босоножки Вики оставляли маленькие, аккуратные, а грубые полуботинки Вадима — широкие, рыхлые, с поперечными бороздками. Вороны при их приближении отлетали дальше и снова усаживались у самого среза воды. На легкие волны, накатывающиеся на их тростинки-ноги, они не обращали внимания. Вдали виднелось несколько лодок с рыбаками. Вадиму вдруг захотелось все сбросить с себя и кинуться в залив. На него иногда такое находило. Он бы и выкупался, несмотря на холодную воду, да вспомнил, что на нем широченные синие трусы.

— Если прямо идти, то придем в Зеленогорск, — говорила Вика. Ветер трепыхал ее «конский хвост», юбка облепляла ноги, она нагибалась и поправляла ее. — А в Репине вы были? Там до самой смерти жил Илья Ефимович Репин.

— Я даже в музее Пушкина еще не был, — признался Вадим. — Зато несколько раз проходил на Литейном мимо парадного подъезда, который описал Некрасов… Честно говоря, совсем времени нет. — Он будто бы оправдывался. — Ведь я работаю и учусь.

— Я бы так не смогла, — вздохнула Вика. — Мне учиться-то лень.

Она рассказала, что учится в Институте живописи, скульптуры и архитектуры имени Репина на Университетской набережной, где знаменитые сфинксы, ее специальность — искусствоведение. Остался еще год, она и представления не имеет, где будет работать, скорее всего — экскурсоводом в каком-нибудь музее. Конечно, родители не отпустят из Ленинграда. Она ведь одна у них, а ей все так надоело! Хотелось бы пожить где-нибудь далеко совсем одной…

Вадим усомнился в искренности ее слов: он, слава богу, знал, как все цепляются за Ленинград! Савицкая просто пижонит, она отлично знает, что влиятельный папочка всегда поможет…

— При моей специальности уезжать из Ленинграда — это, конечно, безумие, — будто отвечая его мыслям, заметила девушка. — И потом… я все-таки здесь родилась.

«Чего же тогда треплешься, что хочется уехать?.. — подумал Вадим. — Ради красного словца?» А вслух сказал:

— А мне хотелось бы жить на берегу озера в деревне. Дом, баня, лодка и скворечники на каждом дереве…

— Вы романтик, Вадим!