Когда была война (СИ)

Лиза постояла немного у штабной палатки. Вечерний воздух окутывал её, скользил по щекам своими мягкими тёмными пальцами и ласково поглаживал по длинной, перекинутой через плечо косе. Лиза стёрла с лица испарину и нетвёрдо зашагала вперёд, подволакивая раненую ногу.

И вдруг прямо перед ней возник Промахновский. На груди у него висел аккордеон, в зубах была зажата горящая папироса. Красный уголёк светился в сгущающихся сумерках яркой точкой. Промахновский широко заулыбался, показывая ровные белые зубы.

- Здравия желаю, товарищ лейтенант! - воскликнул он и отдал честь. - Хочу вам подарить прекрасную песню в моём исполнении!

Аккордеон протяжно пиликнул. Промахновский положил пальцы на клавиши и заиграл: весело, задиристо, громко, будто тут были только они одни. Откуда-то из леса отозвалась уханьем сова. Лиза молча смотрела на сержанта и следила, как его пальцы умело и быстро перебирают клавиши, как растягиваются меха, исторгая из себя мелодию танго. Он притопывал ногой в такт и лукаво поглядывал на Лизу. А ей вдруг показалось, что перед ней сейчас стоит вовсе не Промахновский, а Вадим.

Когда-то очень-очень давно в её жизни был счастливый, наполненный волнением и сладостным томлением день - день её свадьбы. Он предстал вдруг перед глазами во всех мельчайших подробностях: звонкое июньское утро, маленькие дрожащие слезинки на ресницах сестры, тяжёлый блестящий атлас подвенечного платья... Вадим держал её за руку, а она улыбалась ему, и где-то ей даже было немножечко стыдно за своё счастье - таким оно было огромным, таким всепоглощающим, что казалось нерушимым и вечным.

Потом была война. Бесконечно долгая, ужасающая, страшная, она унесла всё то счастье в один миг и похоронила под обломками Брестской крепости. А накануне вечером шумела свадьба, гремели тосты, звенели бокалы, и они с Вадимом танцевали танго под аплодисменты многочисленных гостей. Лунный свет путался в тонкой фате и вспыхивал искорками на её поверхности, и Вадим глядел на неё полными любви глазами. Она чувствовала тепло его руки и понимала, что отныне в мире нет никого счастливее её.

Лиза пошатнулась и уцепилась за аккордеон, чтобы не упасть. Промахновский испуганно подхватил её за талию.

- Товарищ лейтенант, вам плохо? - тупо спросил он.

"Да", - хотела ответить Лиза, но язык отказывался ей повиноваться. Мир закачался вокруг неё, затрясся, и она, словно в болотный омут, рухнула в вязкую темноту. Вдохнуть никак не получалось. Только мелодия танго всё звучала и звучала в ушах. Мелькали воспоминания: смутные, неясные, как дымка рассвета на горизонте, они сменяли одно другое и кружили в каком-то безумном вихре. Голос Вадима становился всё тоньше и выше, сливался с мелодией танго, пока не превратился в оглушительный свист снаряда. Что-то бабахнуло совсем рядом и с треском посыпалось вниз.

Её насквозь пронизывала тупая ноющая боль, забиралась в самое сердце и душила его, выжимая остатки крови, а немцы смотрели на неё сквозь прицел и смеялись, говорили что-то на своём лающем языке, указывая на неё пальцами. Лиза взяла трёхлинейку. Перекрестие прицела легло на грудь одному из них. Она нажала на спусковой крючок, но пуля отскочила от железного креста на кителе немца, и он саркастично расхохотался.

Сознание вернулось неожиданно - Лиза будто вынырнула на поверхность и жадно хлебнула ртом воздух. Она лежала на койке в медчасти. Через клеёнчатое окошко пробивались косые золотистые лучи, на одеяле ворочались солнечные зайчики. Остро пахло спиртом и медикаментами. За брезентовой занавесью, что разделяла палатку на две части, шептались два голоса.

- Да не боись ты, - говорила Маринка. - Это тебе не просто баба, это Фабиш! А знаешь, что такое Фабиш? Танк с прицелом!

- Да я не об этом, - нетерпеливо перебил её Промахновский. - Ты мне вот скажи, я к ней и так, и эдак, а она никак.

- Что тебе сказать-то?

- Почему она такая? Замужем, что ли?

- Не, не замужем. Просто всю эту чушь романтическую не любит, цветочки-платочки всякие, ухаживания там. Говорю ж, это танк, а не баба. Так что, милый мой, можешь даже не пытаться.

- А это уж моё дело, - возмутился Промахновский.

Лизе вдруг стало смешно. Надо же, обсуждают, как её окрутить! А как интересно её Маринка назвала - танк с прицелом. Господи, и как только её уже не называли: и призраком, и волчицей. Теперь вот танком додумались окрестить! Неужели в ней действительно видят только танк с прицелом? Лиза задумалась. А кто она? Женщина? Девушка?

И вдруг отчётливо поняла: в ней просто нет ничего женственного. Она не помнила, когда последний раз надевала платье, когда завивала волосы и красила глаза. Она разучилась кокетничать и стала говорить коротко, прямо и сухо, по-военному, а прогулкам и поцелуям предпочитала теперь лишний раз потренироваться.

Брезент приподнялся и из-под него выглянула Маринка. Чёрные, как воронье крыло, волосы были аккуратно убраны под белую косынку с красным крестом. Она улыбнулась и прошагала к кровати.

- Как себя чувствуешь?

- Слабо, - ответила Лиза. - И пить хочется.