Когда была война (СИ)

- Не контузило и не жар. Я серьёзно говорю. Пойдёшь замуж?

- Пойду, - ответила она.

Волнение опрокинулось на него новой волной, в ушах зашумело. Андрей нахмурился, потом улыбнулся, и уставился в красивые Любины глаза.

- Пойдёшь?

- Пойду, - твёрдо повторила она.

- Тогда... - Андрей поднял Филимона и поднёс к её лицу. - Придётся вместе с ним жить. И так согласна?

- И так согласна, - засмеялась Люба.

Через неделю командир расположившегося неподалёку пехотного полка, сам волнуясь, как первоклашка на линейке, расписал их и с торжественным поздравлением вручил свидетельство о браке.

- Я это... - кашлянул он и неловко поправил фуражку. - Первый раз расписываю молодожён! Волнительное дело, однако!

Андрей пробежал глазами по строчкам. Почему-то не верилось, что он теперь женат. Причём женат на медсестре из их полковой медсанчасти.

Но он ни капли не жалел о принятом решении. Чем дольше он смотрел на Любу, тем сильнее его душу захватывало невольное восхищение, и он поражался, как же мог не замечать эту девушку раньше. Нет, она не была красавицей, но обладала чем-то таким, что привлекало, тянуло, манило. Манило удивительной загадочностью, которая скрывалась в очаровательной, непосредственной простоте.

Люба была прелестной. Чудесной. Такой, каких тысячи, но всё же единственной. Восхитительной простушкой.

В тот же день они щёлкнули фото на память. Андрей попросил фотографа сделать два экземпляра, один из которых в тайне от молодой супруги отправил Ульяне. На обороте он специально указал не настоящую дату, а полугодичной давности, и коротко приписал: "Прости. Не решался тебе сказать. Но ты сама решила проблему".

Ему нисколько не было стыдно за свой поступок, ведь он действительно влюбился в Любу за ту короткую неделю, которую они считались женихом и невестой.

Ещё Андрей отправил письмо в Свердловск, матери. "Дорогая моя мамочка! - аккуратно вывел он трофейными чернилами на тетрадном листочке. - Я возвращаюсь домой с женой и котёнком!"

***

Поезд стучал колёсами, протяжно свистел и нёсся сквозь чёрную непроглядную тьму. Снопы паровозных искр стелились по покрытой мраком земле, путались в траве и гасли, царапали металлические бока эшелона. Мимо проносились бурно поросшие высокой травой косогоры, леса, поля, деревеньки, мелькали иногда вдали размазанные огни городов.

Андрей поднялся с расстеленной на соломе плащ-палатки и зашарил вокруг себя в темноте, ища фляжку с водой. Пальцы наткнулись на что-то холодное и металлическое. Кружка, - догадался Андрей.

- Ты чего не спишь? - спросил сзади сонный девичий голос.

- Попить встал, - шепнул Андрей. - Ты спи, спи.

Он наконец нашёл фляжку, впотьмах отвинтил пробку и глотнул прохладную свежую воду.

Уже четвёртые сутки они ехали на Восток. Домой. Им с Любой, как молодожёнам, позволили ехать в отдельном вагоне. Берлин пал, оставшиеся в живых немецкие генералы безоговорочно капитулировали, признав за русскими победу. В тот день, когда объявили об этом, Берлин ликовал. Не немцы - Красная Армия. Немцы наоборот в страхе попрятались по домам. Солдаты с громкими радостными воплями вовсю палили из автоматов и плясали прямо посреди заваленных обломками, разрушенных улиц. И Андрей с Любой радовались вместе со всеми - правда, в госпитале, а не в немецкой столице.

Но оставить свои подписи на Рейхстаге они всё же успели - после того, как Андрея, наконец, отпустили из госпиталя. Они с Любой до самой полуночи бродили по Берлину, взявшись за руки и счастливо улыбаясь друг другу. Филимон спокойно сидел за пазухой. Сперва его напугали выстрелы, он несколько раз пытался убежать, до крови царапая руки, а потом крепко уснул.

"Я люблю Любушку", - написал Андрей куском угля на мощной колонне у главного входа в святая святых уже несуществующего Третьего Рейха. Люба заливалась весёлым серебристым смехом за его спиной, потом отобрала уголёк и нацарапала чуть ниже: "А я люблю Андрея". Андрей подхватил её за талию.

- Душа моя! - воскликнул он. - Родная!

"Мы скоро вернёмся домой", - написали они, вместе держа уголёк.

И вот они едут домой. Германия давно осталась позади, и теперь перед ними раскинулась необъятная родина.

Андрей вернулся к жене, обнял её и крепко прижал к себе. Люба тихонько вздохнула, провела пальцами по его гладко выбритой щеке, звонко чмокнула в губы. Он ощущал её дыхание на своём лице, и сердце сладко-сладко сжималось. А ведь это Ульяну стоит благодарить за внезапно свалившееся ему на голову счастье! Если бы не она и её лётчик, он бы так и не заметил прекрасную девушку по имени Любовь рядом с собой.

- Дурак ты, Лагин, - тихо засмеялась Люба. - Улыбаешься чего-то сам себе. Я когда тебя впервые увидела, так сразу и подумала: дурак какой-то.

- Почему сразу дурак? - картинно надулся Андрей и, перевернувшись на спину, скрестил руки на груди. - Я не буду с тобой разговаривать, ты обзываешься!

- Вот потому и дурак. - Люба приподнялась на локте. - Но почему-то понравился ты мне тоже сразу.

- Это потому ты меня косынкой била? - засмеялся Андрей.