Когда была война (СИ)

Изольда крепко держала его за руку, прижавшись всем телом. Русский без слов вышел, и они остались на кухне одни. Несколько солдат уже вовсю хозяйничали в гостиной, двое направились наверх. Взрывы их хохота, казалось, сотрясали стены. Они открывали шкафы, бесцеремонно копаясь в их содержимом, нагло снимали со стен картины и с нескрываемым любопытством разглядывали предметы интерьера и обстановки, трогали руками шторы, статуэтки на полках, открывали книги, щупали обивку дивана и обои. Один из них поднял крышку фортепьяно и, изумлённо-радостно присвистнув, уселся на круглый табурет. Длинные пальцы легли на белые клавиши. Солдат взял несколько аккордов. Другие засмеялись и, обступив его кольцом, что-то весело наперебой заговорили. Тот крутанулся на табурете и развязно опёрся локтями о фортепьяно, с хитрой полуулыбкой оглядывая собравшихся. Прижатые клавиши грустно загудели, а солдаты принялись со смехом что-то обсуждать.

Вальтер не понимал ни слова из того, что они говорили, но всё же напряжённо наблюдал за ними через проём двери. Солдат снова повернулся к инстурменту. Стащив с головы пилотку с яркой красной звездой на тулье, он сунул её под погон на левом плече, потёр ладони друг о друга и коснулся клавиш. Из-под его пальцев полилась музыка. Прекрасная мелодичная музыка, которую Вальтер знал с детства: это была тринадцатая симфония Рихарда Вагнера. Когда-то её играла для него Ильзе. Боже, как давно это было!.. Тогда ещё не было войны, а они были счастливыми, полными оптимизма молодыми людьми.

Солдаты притихли, слушая музыку. Их суровые лица посерьёзнели, все взгляды были устремлены на руки пианиста. Вальтер глядел на его прямую, обтянутую гимнастёркой горчичного цвета спину. Наверное, это всё невозможно. Он всегда был уверен, что русские - невежественные свиньи, которые живут в хлеву и даже близко не знакомы с исскуством. Откуда рядовому Красной Армии вообще известно, кто такой Вагнер?

Солдат взял последний аккорд. Фортепьяно умолкло, и все с минуту тоже хранили тишину, а потом громко загалдели, обступив пианиста ещё плотнее. Тот вертел головой в разные стороны и что-то быстро отвечал на их реплики, прижав ладонь к груди. Один из солдат взял его руки и буквально насильно положил на клавиши. Он послушно заиграл, на этот раз "Баркаролу" Шуберта.

Вальтер слушал, словно зачарованный. Выходит, он глубоко заблуждался насчёт русских? Не такие уж они и невежественные...

В гостиную вошла девушка в военной форме и остановилась, глядя на солдат. Один заметил её и коротко отдал честь. Она кивнула в ответ, а Вальтер почувствовал, как у него в груди разливается мертвенный холод, как замирает дыхание, а тело охватывает крупная дрожь. Он поискал опору вокруг и, не найдя её, шагнул назад и рухнул на стул. Вальтер мгновенно узнал девушку - потому что этого лица он не забудет до глубокой старости.

Перед ним была фрау с автоматом, мстительный призрак Брестской крепости. И он был уверен, что на этот раз она пришла за ним.

11.

Гарнизон Орешка расформировали почти сразу после прорыва блокады, оставили только небольшую группку бойцов, в которую Лиза не попала. Елесина перераспределили одним из первых, и он отбыл на карельский фронт, Левченко отправился туда же, но в другой полк. "Окопный Орешек" остался лежать в комнате отдыха.

Лиза ещё не вполне оправилась после ранения, но была готова к боевым подвигам. Правда, начальство решило иначе, и её отправили на лечение в тыл, где она провалялась в госпитале полных два месяца, злясь на врачей, на медсестёр, на начальство, вообще на весь белый свет. Промахновский уехал освобождать от нацистов Жиздру в составе 16 армии Западного фронта, и она рвалась за ним. Письма от него поступали нерегулярно, номер военно-полевой почты частенько менялся, и Лиза боялась потерять с ним связь. Писала она каждый день, на любом клочке бумаги, что только удавалось сыскать в госпитале, но и её письма доходили не всегда.

Врачи настойчиво уверяли: её необходимо комиссовать. Один из них даже бумажечку какую-то свою врачебную отправил в военкомат, и решение о её списании было практически принято. Точнее, оно и было принято, и Лиза, узнав об этом, рассвирепела. Списать? Её? Нет уж! Выписку должны были дать на днях, но она не хотела ждать - не видела необходимости в ожидании, ведь рана уже полностью заросла.

В тот же день она тайком выбралась из госпиталя, позаимствовав у соседки платье, поношенные ботиночки и короткую куртку из дублёной кожи. Пусть кого угодно списывают, а её пока ещё рано - Лиза была намерена отстаивать свои права и доказывать, что воевать она сможет. Правда, суровый на вид и вредный на характер майор в военкомате наотрез отказался её слушать и просто указал на дверь.

- Почему? - негодовала Лиза. - Тех, кто воевать не хочет и всячески отвиливает, вы, значит, заставляете. А меня по моему же желанию отправлять на фронт не хотите. Почему?

- Девушка, шли бы вы отсюда, - отчеканил майор. - И без вас дел выше крыши.

- Я вам не девушка, а старший лейтенант!

Он окинул её холодным взглядом.