Когда была война (СИ)

И он не обманул. Через неделю Лизу снова вызвали в военкомат и вручили предписание и солдатскую книжку. Она отправлялась на Западный фронт, но не под Жиздру, как хотела, а к Воронежу. Полковника встретить ей не довелось, поэтому разрешения перевестись в другую часть пришлось спрашивать у вредного майора. Тот, сжав тонкие губы, недовольно глянул на неё и сухо бросил:

- У нас тут не магазин, чтоб выбирать. Куда выписали, туда и отправляйтесь.

- Да поймите же вы, - попыталась убедить его Лиза. - Жених у меня в шестнадцатой армии. Ну войдите же в положение, товарищ майор!

- Отставить. Развели тут хрен знает что. Тоже мне, декабристка выискалась, за любимым она в Сибирь... - Он запнулся, оттянул двумя пальцами воротник нового кителя с погонами. - В Жиздру собралась.

Так и ничего и не добившись, Лиза отправилась восвояси. Она понимала, что поступает неправильно, и за такие проделки решение о её отправке на фронт могут и поменять, а то не ровен час и под трибунал загремит. Армия не то место, где можно поблажки выпрашивать. Она скрипнула зубами. Придётся ехать туда, куда направили, вариантов нет.

Эшелон шёл почти сутки. Лиза дремала, прислонившись плечом к обшитой деревянными рейками стене вагона и прижимая к себе винтовку. Новобранцы галдели, шастали туда-сюда, играли в карты, но она не обращала на них внимания. Ей снился Промахновский, и она улыбалась ему сквозь сон, а он играл на гармошке ритмичный весёлый вальс.

***

Когда до Кёнигсберга оставалось около сорока километров, в полку скомандовали привал на полчаса. Лиза с облегчением скинула с плеча винтовку и опустилась на сырую, поросшую первой весенней травой землю. Сладко пахло первыми побегами молодого клевера и расцветающей сирени, а в голубом небе мирно дремали белые облака. Они были похожи на сладкую вату, которой Лизу угощал в детстве отец. По почти незаметной тропинке, что тянулась через поле, юркали жучки и зелёные ящерки, прыгали весело кузнечики.

Лиза вытащила из-за пазухи недописанное письмо и огрызок карандаша. Графитовый грифель последнее время отказывался писать, крошась о бумагу, и буквы выходили неровными и смазанными, как у первоклашки. Хорошо хоть, чистые листы нашлись - "одолжила" старенькая морщинистая фрау из попавшегося им по пути посёлка, а то и писать пришлось бы на обрывке газеты. Бумага была добротной: плотной, отменного немецкого качества, и белой как кость.

Рядом плюхнулся Антон Баташёв, пулемётчик, переведённый совсем недавно из другой части. Обхватив руками свои колени, он задрал голову и мечтательно посмотрел в небо.

- Эх... вот хорошо вот так просто сидеть, да?

- Угу, - промычала Лиза и осторожно коснулась грифелем бумаги. Как и следовало ожидать, тот переломился, и она тихо чертыхнулась сквозь зубы.

- О, письмецо пишете. Так вот у меня карандашик имеется. - Баташёв извлёк из нагрудного кармана обломок карандаша, по виду мало отличающийся от Лизиного. - Хорошо пишет. Попробуйте. Он у меня уж год как.

- Спасибо, - пробормотала она.

Писал Баташёвский карандашик и правда лучше, во всяком случае, не ломался. Лиза согнула лист бумаги пополам и положила на колено. Письмо от Промахновского она получила ещё неделю назад, и всё никак не находила времени на ответ. Слегка пожелтевший, потрёпанный треугольничек лежал на дне её подсумка - там же, где и все остальные его письма. Лизе казалось, что они помогают ей, добавляют сил и смелости. И когда волнение снова охватывало её, она вытаскивала их и медленно перечитывала одно за другим, шёпотом повторяя каждое слово. "Встретимся, Лизок, обязательно встретимся. Конечно же", "Я тебе обещаю, что найду тебя после победы", "Ты только там роман с кем-нибудь не закрути, а я тут не закручу". Читая последнюю фразу, Лиза явственно представляла, как уголки его губ приподнимаются в улыбке, а в глазах вспыхивают так хорошо знакомые хитроватые искорки.

К ним подсел ещё один боец - тоже пулемётчик, Игорь Шираза. Чёрные, как смоль, волосы и монгольского типа скулы выдавали в нём азиатское происхождение.

- Что, товарищ старший лейтенант, милому-любимому пишете? - дружелюбно поддел он Лизу.

- Не твоё дело, рядовой, - не отрываясь от письма, ответила та.

- Простите, товарищ старший лейтенант, впредь не повторится.

Некоторое время все трое хранили молчание. Солдаты бряцали котелками, хохотали, играли в шашки. Кто-то тоже писал письма, кто-то решил вздремнуть. Затяжные бои на границе Германии унесли почти жизни почти половины полка, и теперь они шли на соединение с тридцать девятой стрелковой дивизией.

- Убило Сашку-то, - снова заговорил Шираза, на этот раз с ноткой грусти в голосе. - А мы навродь как и подружились с ним. Жалко парня. Двадцать три всего годков-то было.

Лиза вздрогнула.

- Какого Сашку?

- Ну дак Зубкова же, - ответил Шираза. - Зубков Сашка. Немец в упор расстрелял.

- А-а... - Лиза прижала ладонь ко лбу и покачала головой. На имя Саша она последнее время реагировала весьма бурно. - Да, точно.

- Жалко Зубкова, - продолжил Шираза. - Молодой был, жить да жить.

- Погибнуть за отечество - подвиг, - протянул Баташёв. - Но жаль, да...