Употребление слова ведь подобно изменению курса монеты, имеющей в разное время разную ценность, употребительность и распространенность. И вот было время, когда словесной монетою людей были стихи, напевы и песни; и они-то перелагали в музыку и поэзию как всю историю и всю философию, так и попросту всякое сильное чувство и всякий предмет, требующий торжественного выражения[265]
.Такие размышления встречались и ранее — так, Феогнид Мегарский, древнегреческий поэт VI века до н. э., использовал образ недавно появившейся монетной чеканки в качестве метафоры морального поведения, сравнив лживого человека с поддельной монетой[266]
.Чем чреват прогресс
С другой стороны, некоторые испуганные традиционалисты смотрели на монеты так же, как последующие поколения с подозрением смотрели на появление часов, печатных станков, автомобилей, авиаперелетов или компьютеров.
Софокл в своей пьесе «Антигона» так описывает приступ гнева у тирана Креонта:
Агентность монет была осязаема, зловеща и уже в V веке до н. э. она предвещала те разочарования и страхи, что и сегодня мы чувствуем в отношении монет в тесных банках. Из-за этой силы греки связывали монетную чеканку со своими величайшими законодателями — с Солоном[268]
, Фидоном[269] и Ликургом[270]. В Спарте и вовсе установили законы против владения монетами из золота и серебра, поскольку те могли менять свою стоимость — в заградительных целях спартанцы использовали в качестве денег тяжелые железные прутья, дабы препятствовать торговле с другими государствами[271]. В I веке н. э. римский энциклопедист Плиний Старший[272] обвинил того, кто отчеканил первую римскую золотую монету, в совершении преступления против человечества[273]. Он тосковал по «старым добрым временам» гомеровского прошлого, когда люди использовали бычьи шкуры, железо и рабов для торговли, базировавшейся на стоимости домашнего скота[274]. Этические и философские тревоги такого рода звучали повсюду, где возникала монетная чеканка — и в древнем Китае и, что хорошо известно, в Иудее, где написанный по-гречески Новый Завет наставлял: «корень всех зол есть сребролюбие»[275].