Когда герои падают

Для итальянцев было необычно общаться с чужаками, их фанатизм доходил даже до того, что они общались только с людьми своего региона, но Торе был другим. Я был другим. Таким образом, наша Семья была другой. Сальваторе имели дело с людьми всех национальностей и полов. Так что, в то время как другие придурки могли высмеивать меня за то, что у меня женщина-адвокат не итальянского происхождения, мне было плевать.

По моему опыту, разнообразие было современным и просто хорошим бизнесом. Преступность и братство протекали не только через латинскую кровь. Она была дальтоником и бесполой.

— У нее не та кровь, но, возможно, персы не хуже понимают семью (прим. в настоящее время Персия это — Иран), — продолжил Торе, прежде чем допить вино с довольным гулом.

— Понимают, — согласился я, и внезапное возбуждение охватило меня, как молочная кислота после тяжелой тренировки.

Я резко встал и подошел к каменной балюстраде, прислонившись к холодному барьеру с бокалом вина, свободно зажатым в руке над выступом. Свет с улицы проникал сквозь Кьянти, освещая его богатым карминовым сиянием, непрошено вызывая образ Елены Ломбарди в моем сознании.

Она была... непредсказуемой.

Ничего общего с mia sorella di scelta (

пер.с итал. «моей сестрой по выбору») Козимой. В ней не было ни смелости, ни неизведанной чувственности. Она не была прирожденной кокеткой или тепло излучающей энергией в комнате.

По сути, она была ледяной королевой.

И не только потому, что она была холодно аналитична, почти хрупкой от скрытой враждебности, с острым умом, рассекающим противника, как опасным острием сосульки.

Это было потому, что она казалась заключенной в ледяную оболочку, окаменевшей, как какое-то древнее существо в момент своей смерти. Только смерть Елены была эмоциональной.

Я знал всё о романе Дэниела Синклера с Жизель, потому что Козима открыто говорила со мной обо всем. Я знал о стыде и отчаянии Елены, и даже мог понять это до определенной степени.

Когда-то мне казалось, что я влюблен в Козиму. По правде говоря, любой мужчина, в ком есть алая кровь в какой-то момент мог бы вообразить себя влюбленным в нее, даже просто взглянув на ее изысканное лицо через комнату.

Но меня привлекла не ее внешность.

С красотой всё было просто. Я был красивым мужчиной, влиятельным, с деньгами в придачу. Если бы я захотел, в моей квартире могло бы быть четырнадцать великолепных женщин в течение часа.

Красота скучна.

Что меня интересовало в женщинах, в Козиме в те времена, так это сложность конструкции под фасадом. Она была сделана из стальных прутьев и титановых балок с умом, подобным трехмерным шахматам.

Жизнь, полная обмана, двуличий и трагедий, в сочетании со степенью по психологии Кембриджа дали мне отточенное рентгеновское зрение. Было достаточно легко проникнуть под кожу человека, чтобы разглядеть до костей то, что делало его уникальным.

Елену было не так просто изучить.

Она была элегантна, от изгиба ее лебединой шеи до носков туфель на высоком каблуке, но в ее манерах присутствовала и странная нервозность, настороженность по отношению к окружающим, что говорило о ее желании соответствовать и подчиняться, угодить всем любой ценой.

По моему опыту, такая неуверенность была разъедающей, и, учитывая то, что я знал от Козимы о прошлых действиях и ошибках Елены, меня не удивляло, что ее называли стервой.

Я не возражал работать со стервами.

По моему скромному мнению, их недооценивали.

Беспощадность, ум и безжалостность — вот характерные черты, которые нужны любому в преступном мире не только для процветания, но и для выживания.

И после всех историй Козимы, но еще больше, после того, как я увидел этот затравленный взгляд в ее глазах, когда я спросил ее о жертвоприношении всего несколько часов назад, у меня не было сомнений, что Елена Ломбарди осталась в живых.

— У тебя такое выражение лица, — заметил Торе, присоединившись ко мне на выступе.

— М-м-м?

— Вид человека, разгадывающего загадку, — предположил он. — Точнее, взгляд мужчины, пытающегося понять женщину Ломбарди.

Мои губы скривились.

— Уж ты-то знаешь об этом всё».

— Я эксперт, — легко согласился он с этим типичным итальянским жестом, пожав плечами так слабо, словно это был тик. — Надеюсь, на этот раз твое внимание привлекла не моя дочь.

— Вопреки распространенному мнению, — протянул я, — У меня нет желания умереть. Если бы Александр считал, что моя любовь к его жене не была платонической, я бы уже умер.

Смех Торе был полон похвалы человеку, который когда-то участвовал в кампании по его убийству. Если он мог что-то и понимал, так это собственничество, и тоталитарное владение Александром Козимой ему нравилось, потому что это означало, что она всегда будет в безопасности в его обществе.

Для человека с множеством врагов этого было достаточной причиной, чтобы одобрить зятя.

— Итак, Елена, — сказал Торе, поворачиваясь спиной к каменной стене, чтобы опереться на нее локтями, его темный взгляд был устремлен на мое лицо. — Она тебя заинтриговала.