Когда говорит кровь

Покинув внутренний сад и отдав пару распоряжений рабам, он отправился обратно в смотровую залу, где его уже ждал брат вместе с делегацией городских сановников, коллегиалов, логофетом торговли Арно Себешем, жрецами и самим Верховным понтификом Лисаром Анкаришем. Шето заметил, что последний посматривал на него как-то странно, не то с укором, не то со страхом, а скорее даже со смесью из этих чувств. Он сразу вспомнил, как неестественно вел себя Верховный жрец во время собрания, на котором его мальчик получил то, что полагалось ему по праву. Да, наверное, ему стоило переговорить с Джаромо и узнать, как именно он выдавил из Лисара Анкариша те самые слова, что обеспечили им нужный исход голосования. Шето не часто влезал в дела Великого логофета, полностью доверяясь его безупречному уму и поистине непревзойденной проницательности, но тут, глядя в мутные глаза главы жречества, в глубинах которых плясали огоньки ярости, он самой кожей ощущал странное чувство тревоги исходившей от недавнего прошлого.

Впрочем, развить эту мысль он не успел. Киран почти сразу начал засыпать их идеями о грядущих праздниках. Как и говорил Джаромо, близились Летние мистерии, а вместе с ними и возможности. Возможности укрепить их власть и влияние. Возможности купить ещё больше народной любви по бросовым ценам, а вместе с тем и страх благородных. Страх, рождающий повиновение.

По замыслу Кирана, на эти шесть священных дней весь город должен был превратиться в цветущий сад радости: жрецы должны были проводить шествия в сопровождении музыкантов по улицам, устланным цветами и украшенным яркими тканями. Каждый день, на рассвете и закате, на всех площадях должны были приносить жертвы богам, устраивать моления, а следом раздавать лепешки и вина горожанам, чествуя и добродетельную семью Тайвишей. Следом эпарх был намерен организовать бесплатные скачки и борцовские состязания, ну а на шестой день забить сразу тысячу белых быков на площади Белого мрамора, раздав жертвенное мясо всем желающим.

Киран говорил и говорил, лишь изредка отвлекаясь на замечания сановников о ценах, поставках и тратах, и ещё меньше – на советы жрецов. Его брат давно вынашивал планы грандиозного празднества и теперь ловил свой собственный миг триумфа. Шето же слушал его в пол уха, кивая и соглашаясь почти со всем. Городские праздники, пусть даже и самые важные, мало заботили Первого старейшину. Особенно сейчас, когда все его мысли были поглощены будущем семьи. А потому, к великой радости братца, он поддержал его почти во всем, зарубив лишь самые дорогие и безумные идеи, вроде тех же жертвенных быков.

Киран явно остался доволен результатом. Хоть он и привык жить в тени Шето, все последние месяцы он отчаянно стремился заявить о себе как о выдающемся городском правителе, оставив собственное наследие в столице. И Первый старейшина не мешал ему в этом. До тех пор, пока амбиции брата способствовали его целям и не вредили интересам семьи, он был готов поддерживать его почти во всём.

Когда встреча подошла к концу и гости покинули залу, Шето тут же позвонил в серебряный колокольчик, повелев подать ужин.

Расположившись в кресле в ожидании вина и угощений, Шето уставился в бескрайнюю водную гладь. Вид моря успокаивал Первого старейшину, а шум волн, что разбивались о скалы под его дворцом, отгонял всякие тяжёлые мысли. Белые кляксы парусов всë также разбивали морскую синеву, но теперь их стало значительно меньше, чем пару часов назад. Солнце уже стремилось к завершению своего пути, и моряки желали поскорее закончить этот день. И Шето тоже хотелось его завершить. Слишком уж бесплодным он оказался.

Лучше бы он провел его в Синклите, споря с этой жадной сворой под названием старейшины, или отправился проверить, как продвигается великая стройка в Аравеннах. Или бы просто задержал своего братца до глубокой ночи спорами о проведении Летних мистерий. Да, он мог всё это сделать. Но предпочел провести день в своем доме, отгородившись почти от всех насущных дел. И теперь расплачивался за это свербящим чувством непростительной праздности.

– Смиренный и ничтожный раб явился по зову своего властелина,– раздался хорошо знакомый ему звонкий голос.

– Прекрати ерничать Сэги, или я прикажу тебя высечь,– хмуро проговорил Шето, даже не оглянувшись на вошедшего в зал раба.

– Это ваше право, господин. Моя жизнь и шкура на моей спине всецело принадлежат вашей семье, и я не вправе помешать вам её портить.

– Сэги, я не в том настроении, чтобы терпеть твои выходки. Скажи, что это за рабыня завелась при моем сыне?

– Самая обычная рабыня. Младшая дочурка одного свинопаса из Дикой Вулгрии. Мы купили еë перед самым походом.

– Он и правда спит только с ней?

– Я не видел, чтобы с ним делили ложа иные женщины, мой повелитель.

– Он что, питает к ней какие то чувства?