После войны с мужиками в селе было неважно. Помню, женщины пропололи грядки и выгребли за межу целую кучу каких-то колючек. Жестких, тонких и острых, как настоящие иглы. Вот тетка Марфа, мужа которой убили на фронте, то ли в шутку, то ли всерьез заявила: «Дайте мне хорошего мужика, на все это с размаха сяду!» Женщины рассмеялись: «Тоже удивила. За хорошего — любая сядет!»
Председатель колхоза привез из госпиталя трех безногих шорников. И все сразу переженились. А безрукий и безногий бывший летчик Алексей Алексеевич вел в школе физику и математику. Он тоже женился, а ученики к нему загадку о коромысле приспособили. Кто, мол, это: «Без рук, без ног на бабу скок!»? Пусть Алексей Алексеевич меня простит. Но ведь, было? Хотя, с другой стороны, его любили. И дети, и взрослые. А дразнили больше от уважения.
Гришу тоже любили. Но, может, по другой причине. Глухонемой-то никому о своих амурах никому не проболтается и никого из женщин не опозорит. А это в нашем селе, было важнее важного.
Я, лишь только замечал направляющуюся к Дедушкиной Лысине женщину, прятался в окоп или забирался в бумбрак. Там были места, куда охранницы даже не помышляли заглядывать, а собаки меня давно знали. Сижу, копаюсь в книгах и ожидаю, когда у Гриши все закончится? Потом иду к нему, и мы вместе съедали оставленное недавней гостьей подношение. Пару пирожков, тройку яиц или миску кукурузной каши.
И вот, как я уже сказал, Гришу осенила идея прятаться с дамой сердца за Зорьку. Дедушкина Лысина ровная как стол, и ни одного кустика. Обычно на свидание Грише нужно было приглашать даму сердца в кукурузное поле. Туда не близко, приходится бросать стадо на произвол судьбы. А если явится ветеринар, который лечит этих коров, или бригадир? Как ты им все объяснишь? Лишняя корова в стаде, я имею в виду свою Зорьку, — совсем другое дело. Здесь не запретная зона. Вот вместе и пасем. А девушка? Ничего удивительного. Собирала чабрец, заглянула проведать. Разве нельзя?
Вместе с Гришей еще раз перечитали советы Гагенбека, сходили в ржаное поле набрали васильков, ромашек, мышиного горошка и украсили полянку на Дедушкиной Лысине не хуже, чем украшали любовную постель Дафнис и Хлоя. Зорьке в качестве награды приготовили охапку сладких кукурузных стеблей и принялись ждать. Пришла Немка, так у нас звали Зину Ковальчучку. Во время войны ее вместе с доброй половиной девчат из нашего села угнали в Германию. Вернулась после Победы домой Зина не одна, а с двухгодовалой девочкой Анной. Она не стала сочинять, что прижила ребенка с русским военнопленным или что-то вроде этого. А честно рассказала, что ребенок от сына бауэра, у которого работала на ферме. Сын погиб на фронте, но она ничего плохого о нем сказать не может. Любил, наказывал отцу, если случится погибнуть, оставить Зину в доме и любить как родную дочь. Бауэр просил Зину остаться в Германии, но она решила ехать домой. Знала, что будет много позора, знала, что могут даже посадить в тюрьму, но поехала.
За то, что никогда не кривила душой, ни одна сплетня к ней не пристала. Но может, причина в том, что слишком уж Зина была красивая. К ней и председатель колхоза подкатывался и районный начальник милиции, ничего не вышло. Даже Ганна Боса, которая считала всех красивых женщин своими врагами, Зину уважала. Да и как не уважать? Липнувшего к каждой девушке мужа Ганны Босой Петра Зина так отшила, да еще и обругала немецкими словами, что вся ферма вспоминает до сих пор.
Я, лишь увидел поднимающуюся на Дедушкину Лысину Зину, забрался в окоп читать книгу, и что там было у Гриши с Зиной, — не знаю. Он же по известной причине рассказать не мог.
Помню, после этого случая Гриша стал относиться к моей Зорьке с большим уважением и, когда привозили сено, подкормить находящихся под его опекой коров, оставлял охапку и для Зорьки…
Мы по-прежнему ловили сусликов, варили в солдатском котелку и честно делили меду собой. Мясо и бульон поровну, шкурки Грише, мне косточки и потроха. Я относил косточки с потрохами собакам на бумбрак, они позволяли мне копаться в книгах. Иногда я находил старые учебники и отдавал сестренкам, а те подружкам в школе. Но папа тщательно следил, чтобы ни на одной из них не было даже пометки, оставленной чернилами. Папа говорил, что многих людей, у которых забрали эти книги, уже нет в живых. Если проведают, могут арестовать и его.
Однажды осенью я простыл, и у меня поднялась температура. Родители решили, что сегодня корову можно к бумбраку не гонять. Огород уже убрали, там осталась всякая трава, пусть корова на ней и пасется. Утром мама отправилась в сарай доить корову, а у порога лежит огромная собака. Был большой переполох, но все очень просто. Это собака с разными глазами каким-то образом узнала, что я заболел, и решила навестить. Как она разыскала нашу хату, — не знает никто. Мама накормила собаку, разрешила зайти в дом и лечь на пол возле моей кровати. Она пролежала часа два, потом убежала к бумбраку. В это время их как раз кормили. Вот и убежала. Любовь любовью, а к обеду нужно приходить вовремя.