Когда я был маленьким, у нас была война

Приехали ночью, разгрузились и легли спать. А утром явился кот. Обошел комнаты, заглянул в сарай, обнюхался с Зорькой, и там же лег спать.

Мы, конечно, очень обрадовались, но еще больше удивились. Как он мог нас найти? Главное, как проскочил грохочущий взрывами карьер. Ведь там камни летят с неба, как град.

Самое невероятное, новая соседка Ганна Боса утверждала, что видела нашего кота за три дня до нашего приезда. Сидел, мол, на пороге и умывался. Мы ей, конечно, не поверили. Мало ли рыжих котов бывает на свете?

Так тот случай загадкой для всей нашей семьи и остался…

Минуло лет сорок. Я давно жил на Крайнем Севере. Рыбачил, охотился, пас оленей. Само собой, каждого зверя, каждую птицу узнавал с первого взгляда. Однажды вместе с братом Лёней косили сено совхозным коровам.

Хорошо нам. Тайга. Глушь.

Утром, пока роса, косим. Потом отдыхаем, ловим рыбу, собираем грибы или ягоды. Вечером сгребаем подсохшее сено.

В речке хариусы плещутся, над нею утки каменушки с крохалями летают, вдоль берега всякие звери прогуливаются. Мы, конечно, за всем внимательно следим. Как же, охотники!

И вот однажды я увидел над тайгой какую-то птицу. Меньше кедровки, черная, как уголь, и летит, словно из последних сил крыльями машет. Бывают такие птицы. Кажется, еще чуть-чуть, упадет и убьется.

Самое интересное, не узнаю я эту птицу, хоть ты меня убей. Даже удивительно стало. А она над лиственницами до реки долетела и вдруг резко так провалилась к самой воде. Здесь я ее сразу узнал. Оляпка! И не черная вовсе, а бурая. Тысячу раз видел над водой, а над тайгой первый впервые. Вот и не признал.

Наши реки извилистые, пока от плеса к плесу дотечет, десять раз вильнет, вот и оляпке приходится крылышками трепетать, чтобы вписаться в поворот.

Рассказал об этом случае брату. Он тоже удивился:

— Чего это ее через тайгу понесло? Может, птица совсем молодая, вот с высоты перекаты и высматривает. На перекатах для нее самая пожива. Ручейники прямо на виду лежат. Еще — не хочу. Но, может, ты что-то напутал. Оляпки так высоко не летают.

Так мы поговорили, и о том случае больше не вспоминали. Через неделю задождило, река поднялась, и проложила новое русло. Как раз в том месте, где оляпка летела, вода и забурлила. Теперь уже там плескались хариусы, крохали с каменушками напередогонки носились, вдоль берега всякие звери прогуливались.

Выходит, еще неделю тому назад оляпка знала, где будет бежать река. Да не только знала, но и как-то там ее видела. Иначе, зачем бы ее понесло в самое небо?

Обождите, а может, и наш кот загодя знал, куда мы переедем. Как-то за нас переживал и отправился проверить, будет ли нам с Зорькой хорошо на новом месте? А будет хорошо нам, будет хорошо и ему. Не зря же кошек во время новоселья пускают в дом первыми. Значит, правду Ганна Боса видела, как он намывал на нашем крыльце гостей. А мы-то не поверили!

ПОВЕСТЬ О СОЛДАТЕ

Бывалые охотники знают, что у каждого зайчонка по несколько мам. Одна родная, остальные молочные. Родит его зайчиха, накормит, спрячет в кусты и оставляет навсегда. Если на земле всего один заячий след, это просто след, а если несколько — тропа. Лисица по следу не ходит, а тропу проверит обязательно. Вот зайчиха своего малыша таким способом и оберегает.

Через некоторое время мимо этих кустов пробегает другая зайчиха, по каким-то известным одной ей приметам отыскивает голодного зайчонка, и кормит, словно родного. Потом третья. И так, пока зайчонок станет самостоятельным.

Похожими зайчатами были и мы — дети послевоенной поры. Только не сидели в утайках, а когда слишком уж сводило живот, шли на вокзал, базар, людное место. По голодному блеску в глазах и бледным личикам, а, может, и просто сердцем, тетки угадывали нас и подкармливали кусочком хлеба, картошиной, горстью вареного овса.

Да не только подкармливали, еще следили, чтобы не обижали. И совсем ребятню, и мужиков постарше. Как-то в колхоз пришло распоряжение отправить на лесоповал в Архангельскую область трех мужиков. Иначе колхозу не выделят стройматериала. А мужиков-то в селе: председатель колхоза, пара трактористов, кузнец, и раненный перераненный солдат-окопник Ваня. Худой, как жердь, бледный — краше в гроб кладут, но все равно самый красивый на селе. Черноусый, а глаза, словно васильки.

Вот Ваню отправить и решили. Все равно колхозу от него никакой пользы. В помощь Володю Мягкохода и меня. Мол, Ваня будет валить деревья, а мы рубить сучья, стаскивать в кучи и сжигать. Нам всего по четырнадцать с хвостиком, приписали до шестнадцати и отправили на север.

Получилось совсем по-другому. Мы с Володей только числились сучкорубами, но работали наравне с взрослыми. И валили, и рубили, и катали. Ваня пошоркает час-другой лучковой пилой и к костру. То бинтует открывшуюся рану, то просто лежит на лапнике и смотрит в костер.