Когда я уйду

– Визит к доктору?

– Нет, – вырывается у меня. Но куда еще я могу опаздывать?

Я оглядываюсь, пытаясь придумать правдоподобную ложь, и мой взгляд падает на пластиковые горшки с цветами, окружающие то место, где копает Сэмми. Я прекращаю попытки найти подходящий предлог и предпочитаю сменить тему:

– Что ты сажаешь?

– О, все, на что уговорил меня парень в «Хоум Дипоу». Купила пару азалий и лобулярию или что-то в этом роде. Говорят, покрывает землю ковром. Несколько анютиных глазок. Плохой я садовник. Хотя дед выращивал лук, думала, что это и у меня в генах.

Она щелкает языком.

– У меня даже кактуса погибают.

Я улыбаюсь, подавляя порыв объяснить, что множественное число от слова «кактус» – «кактусы». Потом сочувственно говорю: «Понимаю, что ты имеешь в виду», кивая на сорняки, одолевшие переднюю клумбу моего двора.

Ее глаза загораются.

– Я могу разобраться с ними вместо тебя. У меня сегодня выходной. И к обеду я закончу со своими цветами. Буду рада помочь.

С ее стороны так мило предложить, но я не перестаю себя чувствовать объектом благотворительности, поскольку знаю, как она на меня смотрит.

– О нет, это не обязательно, – возражаю я. – У меня большие планы на клумбу. Гортензии. Вербена. Каменный бордюр. Предвкушаю, как все это будет цвести.

На самом деле ничего я не предвкушаю, и это стало еще одним пунктом в бесконечном списке, на выполнение которого у меня нет времени теперь, когда я должна найти Джеку жену. Но она как собака, которая учуяла след, и я надеюсь, что это ее охладит.

– Вау! Звучит так, будто ты готова разобраться и с моей клумбой, мисс гуру-садовод, – смеется она своим громким, каким-то округлым смехом.

Я выдавливаю слабый смешок.

– Твоя будет выглядеть классно. Скорее бы увидеть ее, когда вернусь, – говорю я, открывая дверь машины.

– Да, прости. Не хотела тебя задерживать.

Но она не двигается с того места, где граница ее двора встречается с моей дорожкой, и я вижу колебание в ее глазах, прежде чем она говорит:

– Может, мне стоит купить гортензии.

Она хмурится.

– Я не совсем представляю, что такое вербена, но можно спросить и про нее. Или пригласить вас вдвоем на ужин, или присмотреть за Бенни, если…

Я захлопываю дверь и машу ей рукой в окно.

– Нет, спасибо, – отвечаю я достаточно громко, чтобы она услышала меня сквозь стекло. И сквозь вымученную улыбку со стиснутыми зубами, шепчу: – Все под контролем.

«Барнс энд Ноубл» возле торгового центра обычно пуст, если не считать продавцов в голубых рубашках-поло, сидящих за кассами или расставляющих книги на полках. Полагаю, нужно было сообразить, что утро понедельника не лучшее время для покупки книг.

– Могу я помочь? – с энтузиазмом спрашивает продавец с темно-рыжей копной волос. Странный цвет для мужчины, хотя женщины тратят годы, чтобы воспроизвести нечто подобное с помощью тюбика с краской.

– Просто смотрю, – бормочу я, хотя не говорю зачем.

Я обхожу столы рядом с входной дверью, поглядывая на нее. Новые книги Джона Гришэма, Даниэлы Стил, Николаса Спаркса, Стивена Кинга. Похоже, авторы на выставке никогда не меняются. Только обложки.

Интересно, неужели у известных авторов никогда не заканчиваются истории? Может, в один прекрасный день они просто выключат компьютер и скажут:

– Хватит. Я все рассказал.

Мое внимание привлекает ковбой на обложке романа Норы Робертс. Я поднимаю книгу и смотрю на голую, будто пластиковую грудь. Когда я была маленькой, у мамы на тумбочке всегда лежала стопка подобных книг. Мне казалось, что это такая же неотъемлемая принадлежность взрослого образа жизни, как термокружки для кофе или счет в банке. Когда я представляла себя двадцатилетней, всегда знала, что на моей тумбочке тоже будет стопка соблазнительных книг. Но когда я стала старше, любовные романы перестали меня интересовать. Я поменяла их на учебники по психологии, драмы Джоди Пиколт и последние бестселлеры по версии «Нью-Йорк таймс». Теперь, держа книгу в руках, я понимаю, что любовные романы всегда откладывала на потом, как вязание или икебану, когда волосы поседеют, а кожа сморщится.

Только мои волосы никогда не поседеют. А кожа никогда не сморщится. И я могу умереть, не прочитав ни одного любовного романа. Даже не зная, из-за чего столько шума. И именно от этой мысли мои ресницы увлажняются, а в глазах все расплывается.

Если бы я писала брошюру «Как справиться с терминальным раком», упомянула бы именно это. Не очевидные фразы насчет гнева и торговли, а абсурдные моменты вроде слез из-за ярких обложек романов в десять утра понедельника…

Я вытираю глаза и оглядываюсь, чтобы убедиться: никто не заметил моих глупых слез, и беру книгу с собой, поняв, что беспокоюсь: вдруг кто-то заметит, что я покупаю такой бред. Но тяжесть книги в руке и осознание того, что сегодня она будет лежать на моей тумбочке, по какой-то причине успокаивают.

Я выпрямляюсь и поднимаю голову, пытаясь как можно правдоподобнее изобразить настоящего покупателя, а не рехнувшуюся умирающую женщину, которая ищет жену для собственного мужа.