Когда я уйду

Прошло пять месяцев с тех пор, как я сидел между Кейли, вытирающей влажные глаза (по-моему, я впервые видел ее плачущей), и всхлипывающей матерью Дейзи, слушая как священник, даже не знавший Дейзи, говорит о том, какой доброй она была. Не знаю, что злило меня больше: то, что он называет ее доброй, хотя даже не знал ее, или то, что употребляет слово была.

Потом заиграли дурацкую песню Сары Маклахан, и я подумал, что сейчас взорвусь, пока Кейли не наклонилась ко мне и сказала:

– Где бы сейчас ни была Дейзи, она вне себя от злости.

И на секунду мои гнев и грусть и скорбь унялись, потому что она была права. Дейзи ненавидела Сару Маклахан.

Теперь всякий раз, когда мы говорим о Дейзи, повторяется этот лейтмотив: где бы она ни была. И мне он нравится, потому что в такие моменты кажется, что она просто уехала на фермерский рынок или на йогу и забыла оставить мне записку…

Шесть дней после похорон я не выходил из дома. Даже не выгуливал Бенни. Не то чтобы он возражал. Большую часть времени он лежал на подушке Дейзи, глядя на меня большими, грустными, обвиняющими глазами. Словно это я виноват в ее отсутствии. Я солгал моей матери, когда та позвонила и спросила, выхожу ли я из дома. Я не сказал ей, что включил блендер, чтобы он наполнил пустой дом утренними звуками Дейзи. А кроме того, он заглушал мой ребяческий плач.

А потом одним дождливым днем, когда я сидел за письменным столом, глядя на фото Дейзи, сделанное на наших последних совместных каникулах (она замерла перед странным ржавым велосипедом, вросшим в массивное дерево – Дейзи настояла на поездке к нему, хотя дерево росло в часе езды от Сиэтла, и нам пришлось сесть на паром, чтобы туда добраться), появилась Кейли. И даже не постучала.

Увидев ее, я вспомнил о первой из двух вещей, которые заставила меня пообещать Дейзи перед смертью – что я буду общаться с Кейли.

– Когда я умру, у нее не останется никого, – сказала она мне. – Не хочу, чтобы она была одинока.

Поэтому я позволил ей остаться. Мы молча смотрели серию «Игры престолов». Я никогда не видел этого сериала, но сидеть на диване и смотреть телевизор с кем-то еще – неизмеримо лучше, чем в одиночестве. И я на секунду даже смог притвориться, что рядом Дейзи, и это немного ослабило хватку стальных обручей на моей груди, которые сжимали меня с той ночи, когда она умерла.

Кейли вернулась на следующий уик-энд. И на следующий. Мало того, сообщила, что мама Дейзи тоже приедет, и все мы пообедаем вместе.

– Я не готовлю, – ответил я.

– Я тоже, – ответила Кейли.

Мы заказали пиццу.

Я был рад, что мы заказали две. Потому что мама Дейзи приехала с каким-то здоровяком в кожаной байкерской шляпе. Я смутно вспомнил, что он был на похоронах. Тогда он держал мать Дейзи, как деревянная решетка держит лозу.

Он казался достаточно славным, если только не считать странного тату на шее в виде тонконогой птицы. Я никак не мог понять, что это значит.

Сначала всем нам было неловко сидеть вместе за нашим с Дейзи кухонным столом. Первый час или около того казалось, что Дейзи просто выбежала в ванную и в любую секунду вернется, чтобы ослабить напряжение. Дейзи всегда умела улаживать подобные ситуации. Я любил наблюдать за ней, когда она этого не замечала. И еще больше любил, когда замечала. Она словно сияла еще ярче, рассказывала истории с большим энтузиазмом, улыбалась шире, словно делала все это специально для меня.

Но после того, как мы выпили по несколько стаканов вина, беседа потекла свободнее, и мы по очереди рассказывали о Дейзи. Мама плакала над каждой историей. Даже над счастливыми.

– Как вы встретились? – спросил меня Птичье тату, и я замер, потому что это единственное, о чем я не сказал Дейзи до ее смерти. Я собирался, но ждал нужного момента, одной из тех сцен в фильме, где девушка борется за жизнь, а парень говорит, как много она значит для него. Именно тогда я собирался рассказать ей эту историю. Но Дейзи умерла во сне, и наш последний разговор был о том, хочет ли она выпить апельсинового сока через соломинку.

Поэтому я рассказал историю им. Как мы встретились на автобусной остановке, когда я спас ее от шмеля, и как она не знала, что шмели могут жалить, и как я рассказал, что у них жало без зазубринок. А когда она рассмеялась, я поколебался в убеждении, что был рожден стать ветеринаром, и заподозрил, что был рожден с единственной целью – найти способы снова ее рассмешить.

Но Дейзи и моя увлеченная и подвыпившая аудитория кое-чего не знали: на самом деле я увидел ее на этой остановке за шесть недель до нашего знакомства, после чего приходил на остановку каждый день, в надежде снова увидеть ее, хотя мои занятия проходили на противоположной стороне кампуса. И я увидел. Но понятия не имел, что ей сказать, а потом мимо ее уха пролетел шмель, и я никогда не был так благодарен видеть потенциально опасное насекомое.

После того обеда, мне и Кейли стало легче говорить о Дейзи во время еженедельных встреч, и я даже начал понимать, почему Дейзи так любила подругу, хотя в одном она была права: Кейли совершенно не разбиралась в мужчинах.