Когда явились ангелы

Старичью ветошь драную перешивала,Муж – калека лежачий да трое ребят:Сестра Лу на углу ателье содержала,А ночами во сне одевала солдат…Боже, дай мне коробку конфетокДа Писанье – и взмоет глас мой,Воссияю луной в тьме ночной этих гетто —Озарю этим черным дорогу домой.Восседал за роялем трупак аспиранта —

Его доконали морфин и вино.Бутыль холодна и влажна на серванте,И по-прежнему громко стучит метроном…Боже, выдай коробку конфетокДа Писанье – и взмоет глас мой,Освещу маяком я содом этих гетто —Озарю этим черным дорогу домой.Своей молодости Энни Жвачке так жалко,Что жует она только ботву и шпинат.

Небритые ноги и пояс убогий, на свалкеОтысканный сто лет назад…Боже, вышли коробку конфетокДа Писанье – и взмоет глас мой,Загорюсь я, как лампа, ради хлама из гетто —Укажу этим черным дорогу домой.Кроха Лупе зубрила жаргон феминистокИ усвоила вскоре лесбийский жаргон,Но взбрело под венец, и конец очень близко —

Ее муж винодел и к тому же пижон.Боже, только коробку конфетокДа Писанье – и взмоет глас мой,Подпалю я, как факел, бараки сих гетто —Погоню этих черных в дорогу домой.Как-то раз Братец Мемфис в Сент-ЛуисеХавал мясо в кафешке и мелочь сшибал,Из кафе убежал на вокзал с резью в пузеИ от трупного яда в Монро дуба дал.

Милый Боже, коробку конфетокДа Писанье – и взмоет глас мой,Воссияй же луной в тьме ночной этих гетто —Озари нам, Всевышний, дорогу домой.

Найти доктора Фуна

– Ах да, кстати, – так я обычно начинал расспросы, встречая тех, кому хватало познаний в английском, – не располагаете ли вы сведениями о судьбе или местонахождении вашего прославленного соотечественника, философа доктора Фуна Ю-ланя?

На что обычно получал более или менее один ответ: «Фун Ю-лань – это кто?» – и провоцировал словесное жонглирование у кого-нибудь из моих американских спутников: «Лань – это кто? Косуля – это кто?» – в таком вот духе, – когда они видели, что я отстал допросить очередного гражданина.

Это трио – редактор журнала, спортивный фотокор и Блин, китайский юрист, родившийся в Пекине и выросший в Питтсбурге, – еще несколько дней назад пришли к общему мнению, что объект моего расследования – в наилучшем случае призрак минувшей китайской славы. А в худшем – одна из россыпи диковин, что доктор Время на потребу зрителю пихает в свои безвкусные интермедии – вроде Кардиффского Великана или Д. Б. Купера. Впрочем, с этими розысками наша поездка отчасти смахивала на «Стэнли-ищет-Ливингстона», и спутники мои не особо нервничали, когда поиски сбивали меня с пути.

И пустые взгляды китайцев, бывшие мне ответом, тоже не обескураживали меня. Я и сам узнал о пропавшем докторе лишь пару недель тому, по пути из Орегона. Вместо того чтобы полететь в Сан-Франциско и там сесть на «китайский клипер», я решил ехать на машине. У меня завалялись старые номера нашего литературного журнальчика «Плевок в океан» – я надеялся скинуть их, может, кому-нибудь в районе Залива. Целый багажник и заднее сиденье, заваленные этими номерами, если по правде. Мой отяжелевший «мустанг» ныл и приседал под таким весом, и я отчалил из Маунт-Нево за добрых два дня до вылета самолета – мало ли, вдруг этот груз или долгая дорога задержат машинку. Но крытая тряпьем старая кляча пробежала 600 миль шоссе в темноте почти без остановок, точно кобылка в расцвете сил. Когда впереди проступил мутный взмыв Бэй-бриджа, до полета оставалось еще полтора дня с лишним, так что я свернул в Беркли и направился к давнему другану, священнику, которого не видал с Алтамонта.