Когда луна окрасится в алый

– Генко!

Крик Йосинори отвлекал, но и дарил силы, которых, казалось, уже не было. Боль, скрываемая в его голосе, но все равно различимая, подталкивала бороться дальше, но как? Генко не была уверена, что способна еще хоть на что-то. Она не родилась всесильной, в ней не текло ни капли божественной крови, чтобы использовать больше энергии, даже под угрозой последующего наказания Небес. В ней лишь хранилась…

Ох… Она знала, что делать.

Это было так очевидно, так просто, лежало на самой поверхности, но, как и каждая кицунэ, Генко игнорировала это.

Хоси-но-Тама – жемчужина, в которой копилась вся жизненная энергия кицунэ, вся мощь, способная как излечивать своих владелиц, так и уничтожать врагов даже ценой собственной жизни. Все, что следовало сделать Генко, – пожертвовать своей жемчужиной. Излить накопленную столетиями силу, выпустить ее наружу без остатка, не сдерживаясь, чтобы даже оболочка исчезла.

Ни одна кицунэ никогда не делала этого, хотя правильнее сказать – не доводила начатое до конца. Потому что страдания от разрушения собственной Хоси-но-Тама превосходили любую пытку. Пожалуй, то, что Генко испытала от попадания крови Озему в ее тело, наверное, она могла назвать схожим, но страх испытать подобные мучения преобладал над разумом, утверждающим, что это нужно сделать.

Озему вновь зашипел и попытался сдвинуться с места, но тело слушалось с трудом. Движения его были неуклюжими и дергаными, он едва мог контролировать собственные конечности, а охватившая ноги тьма и вовсе не позволяла ему сделать хотя бы шаг.

– Генко!

Она обернулась к Йосинори, уже зная наверняка, что видит его в последний раз. Израненный, с беспокойством во взгляде, крепко сжимающий Кусанаги, он был невыразимо прекрасен, и Генко не сдержала улыбки.

– Прости, – прошептала она одними губами, а после, невзирая на клубящуюся тьму, рванула к Озему, обхватила его за плечи – и ее мир объяло пламя.

Боль действительно была похожа на ту, что она испытала от влияния проклятой крови. Генко горела снова и снова, словно кожа, мышцы и кости оплавлялись, нарастали вновь, чтобы цикл повторился сначала. Хоси-но-Тама была живой, как еще одна жизнь, хранящаяся в теле кицунэ, и она отчаянно не хотела умирать, а потому боролась с собственной хозяйкой.

Агония охватила Генко, и в ушах ее раздался крик – столь громкий и душераздирающий, что заглушил собой все остальное. Только через мгновение, такое же болезненно долгое, как и до этого, она поняла, что это ее крик, и он ничего не заглушил, просто битва остановилась, и все смотрели на нее с Озему.

Он вторил ее воплю. Жемчужины убитых кицунэ в нем отзывались Хоси-но-Тама Генко и рушились, трещали, выпускали в мир силы, не принадлежащие богу, что их похитил. Озему пытался вырваться из вынужденных объятий, но не мог, потому что тело Генко окоченело от боли.

Она не чувствовала ни единой части себя. Ноги и рука застыли, скованные болезненным спазмом, и продолжали гореть-гореть-гореть, и, казалось, этому не было конца.

Но вдруг Озему замер, а после безжизненно обмяк в ее руке. В ответ на это заревели вырвавшиеся из Ёми демоны: поднявшийся невесть откуда ветер затягивал их назад, возвращал в мир, откуда они прибыли, и ёкаи с духами вопили, вырывались вперед, отчаянно жаждали остаться в этом мире.

Все прекратилось неожиданно и резко, как оборвавшаяся тетива. Боль остановилась, воцарилась тишина, и с гор пришел запах ночной свежести. Генко едва ощущала это, дыша с трудом, хрипя, выталкивая из себя воздух, на губах оставался привкус крови и пепла. Звуки стали во много раз громче. Шелест листвы, движения присутствующих, легкие шаги, что становились к ней все ближе. Она слышала их с ужасающей четкостью, которая грозила сломать ее окончательно.

– Ты справилась, дитя мое.

Мягкая ладонь коснулась лба и подарила легкий покой и долгожданную прохладу. Ее пальцы разжались – и безжизненное тело Озему рухнуло наземь и раскололось, как глиняный кувшин. Порыв ветра подхватил то, что осталось от бога реки. Пронизанный скверной из Ёми, он не исчезал крупицами света, как остальные ками, а рассыпался пеплом, как демон, коим стал.

На короткое мгновение Генко ощутила, что парит, а после ее мягко опустили на землю. Рука Инари исчезла, унося с собой блаженную прохладу. Раздались торопливые, но нестройные шаги и хриплое, словно от плача, дыхание, а после ладони – грубые, мозолистые – обхватили ее лицо, и она ощутила покой.

Медленно, с трудом открыв слипшиеся от слез глаза, Генко не сразу смогла его увидеть, хотя и знала, что это Йосинори. Он мягко притянул ее к себе, укладывая голову на свое плечо. Генко с облегчением выдохнула и закашлялась. Кровь пошла горлом, заливая подбородок и разодранное кимоно, и какое-то время она не могла прийти в себя, переживая приступ с чувством, будто в груди все рвется на части.

– Генко… – тихо позвал ее Йосинори, и она повернулась к нему, перебарывая боль, гудящую во всем теле. – Ты…