Когда миллиона мало

Понюхала вино – запах неприятный. Вдруг вспомнился ее злосчастный юбилей. Игнацио с бутылкой шампанского – той самой, что лишила ее дочери.

Богдана поморщилась.

– Ты что? – удивился Мирон.

– Извини, – пробормотала она.

Схватила стаканчик, отхлебнула, и желудок сразу свело спазмом. Еле успела от импровизированного ресторанчика отбежать – и все пошло наружу.

Мирон перепугался:

– Богданка, ты что?

Желудок продолжало крутить. Она упала на колени, уткнулась носом в мокрую землю.

Он выждал, когда ее перестанет рвать. Подошел, осторожно обнял. Пробормотал:

– Сосиски вроде свежайшие.

Она подняла на него заплаканное лицо и перепугала еще больше.

– Что случилось? Почему ты плачешь?

– Н-ничего пока не скажу. Но, пожалуйста: пошли скорее домой. Только сам собери все, ладно?

Он неловко сваливал в пакет мусор. А она сидела на пеньке, обхватив себя руками и бездумно вглядываясь в небо.

Когда вернулись в теремок, Богдана немедленно бросилась к себе. В комоде завалялся тест. Когда раньше священнодействовала, руки дрожали, пять минут, пока выжидать надо, на таймере засекала. Но сейчас накатило странное равнодушие.

Она уставилась в окно, за временем не следила. Очнулась через четверть часа. Две отчетливые, жирные линии.

И закричала истошно:

– Мирон!

Он ворвался, а Богдана на кровати валяется, хохочет, пальцем в него тычет:

– Прикинь! Ты денег сэкономил! Я беременна! Безо всяких ЭКО-ИКСИ!

* * *

Удивлять профессора поехали немедленно. Тот самодовольно улыбнулся:

– Я предполагал. – И предупредил: – Но иллюзий не питайте. Пусть беременность самостоятельная, сохранять все равно придется.

Он немедленно выписал Богдане кучу таблеток. Категорически велел убрать весь спорт, ходить медленно, а лучше лежать.

Но хотя она проводила время послушной тюленихой, через две недели случилось кровотечение. Мирон запаниковал, орал матом на врачей платной «Скорой» за то, что медленно едут.

В клинике, пока профессор делал УЗИ, ему стало плохо. Та еще картина: Богдану из кабинета на каталке вывозят, а Мирону – ватку с нашатырем суют под нос. Ей настолько жалко беднягу стало, что приподнялась и закричала:

– Мироша! Все нормально! Цел малыш! Просто небольшая отслойка!

А дальше – совсем ее приковали к кровати. Только в туалет поднималась. Телевизор, Интернет, книги, еда. Спина болит, распухаешь, как на дрожжах. Таблетки, капельницы.

Прочие девчонки, что лежали на сохранении, то и дело нарушали режим. Бегали в парк, по пятницам – в ресторанчик. Ели вредное. Покуривали. Одна Богдана тошнотворно выполняла все назначения. Но каждый месяц – в срок, когда должны быть критические дни – у нее начинало подкравливать.

Беременность всегда спасали, профессор говорил бодрые слова, но все больше хмурился. Богдана понимала, почему. Она давно перешла из ветки «Пробуем» в форум «Ждем наших деток» и читала про естественный отбор. Мол, природа сама стремится – только благополучные беременности сохранять. А от проблемных – избавляется.

И у нее появился новый страх. Кто (или что?) развивается внутри? Когда делают ЭКО/ИКСИ, уже в лаборатории удостоверяются: у эмбриона правильное количество хромосом.

На восемнадцатой неделе беременные сдают кровь на так называемый тройной тест, в случае сомнений делают амниоцентез – еще одну проверку на генетические аномалии.

Анализ у Богданы пришел сомнительный. Но амниоцентез решили не проводить. Испугались: операция травматичная, надо прокалывать плодный пузырь, и вмешательство может спровоцировать выкидыш.

Ограничились УЗИ. Все вроде неплохо. Ручки, ножки на месте. А что в мозгах у ребенка – не разглядеть.

Малыш начал шевелиться. Вел себя бодро, толкался активно и даже дурака валять научился. Иногда отчетливо было видно, как крохотная пятка изнутри в ее живот упирается. Богдана и Мирон умилялись.

Он не удержался: когда беременности исполнилось двадцать недель, принес очередную бархатную коробочку. В ней – огромные бриллиантовые серьги.

У Богданы драгоценные камни четко ассоциировались с неудачей, но расстраивать Мирона она не стала. Надела подарок, изобразила радость.

На двадцать третьей неделе ночью проснулась от того, что малыш веселится. Крутится, пинается, живот просто ходуном ходит. Пыталась гладить, успокаивать – без толку. До утра пришлось терпеть буйство. Только к восьми Димочка успокоился, а она, наконец, задремала.

Проснулась после полудня (в платной палате ранними подъемами не терроризировали). Привычно положила руку на живот – тишина. Прошептала:

– Димусик! Доброе утро!

Нет, не шевелится. В себя, наверно, приходит после сумасшедшей ночки.

Богдана оставила младенца в покое. Вызвала медсестру, попросила завтрак.

К обеду в палату заглянул профессор, бодро спросил:

– Как наши дела?

Она улыбнулась:

– Ночью дискотеку устроил. А сейчас спит весь день.

Профессор присел на край кровати, потрогал живот, сказал:

– Надо сделать УЗИ.

– Слушайте, да сколько можно его облучать, – вздохнула Богдана, – уже двенадцатое, по-моему. А по нормам, я читала, за беременность надо три раза делать.

– У вас особый случай.