Когда мы были людьми (сборник)

Потом подытожил, связал с историей: «Из высоких особ в последний раз станицу посещал Царь Александр Третий. Тот лихо, по-казачьи опрокинул чарку горилки».

Какой правитель какому утер нос? Я это оставил на домысел читателю.

Меня понесло. В раже хотел было добавить, что царскую рюмку уже в советское время кто-то спер из местного музея, но опомнился. Не в тему.

И вот – пятое мая. Старый День печати. Его тогда еще праздновали.

За карасиков, за пельмени, то бишь за «Обед с президентом» мне почтительно вручили премию в почтовом конверте – тысячу рублей. Тогда это были еще деньги. Их я потратил. Просто гипноз. Находясь в отпуске в Волгограде, приобрел костюм-клифт. Как у диктора. Как у Президента.

По торжественным дням, «одержимый холопским недугом», я надевал этот просторный и опять же командующий мной клифт. Честно говоря, костюм мне порой нравился. В нем как в дзоте. И не каждый может тебя взять и распатронить. Матросовы перевелись. Идешь и чувствуешь на плечах величие. Вскоре на брюках от костюма появилась дырка. Я уронил пепел от сигареты. Но и это было неважно. Когда несешь на себе броню, кто смотрит на мелочь?!..

А читать стихи про любовь в клифте было неловко. Сам ежился. И слушатели слишком смирно сидели. Каменели.

Но вот потом я этот костюм возненавидел. За что? Догадки. Да, догадки.

Но что они меняют? Я видел на экране телевизора. Зачем ему надо было танцевать в Ростове, содрав с себя цементный свой пиджак? С девочкой, с девушкой?

И после этого пошло-поехало: «Владимирский централ, этапом до Твери», «Ветер северный». Михаил Круг. Смерть Круга, смерть самого Президента. Стриженные под нолик милиционеры-менты, наркота, корточки, «бумеры». А все костюм виноват.

Клифт!

Никакой это не флирт. Подчеркиваю: ни-ка-кой!

А когда корабль тонет, воронка от него так затягивается, с таким чавкающем звуком: «Клифт».

Да и вороны так каркают.

И сейчас, поседев, я уже стал считать, что тот первый, сызранский костюм был сшит как раз-то и нормально. И подозреваю, что шабер мой, друг мой Колька Тюрин, увидев мой тогдашний успех, взревновал меня. Ведь он тоже был влюблен в Наташу Сазонову и придумал «горца в бурке», которого он видел на пачке папирос «Казбек».

Знаю я этого Кольку, знаю как облупленного. Вот штрих. Когда у них, у Тюриных, кололи свинью, Колька спер незаметно от родителей кус мяса. Завернул его в газету и понес Наташке Сазоновой. Наташка мясо не взяла. Нужно ей больно с такими-то глазами. И не танцевала с ним. Ни разу.

По ту сторону льда

Крайне интересно знать о том, как живут рыбы зимой. О людях в декабре, январе и феврале почти все известно. Они сидят у телевизора и ходят на работу.

Вокруг зимних людей много всякой живности. Кошки, собаки, даже водоплавающие малявки в аквариуме. Это рыбы-рабы.

Но по большому счету все рыбы – рабы. Они немы подо льдом. Они тычутся в ледяное одеяло своими холодными, резиновыми губами, хотят что-то нам сказать. Но у них не получается. Не выходит.

Они хотят нам прокричать о своем сиротстве. Рыбы страшно одиноки. Им просто не с кем поговорить, вот они и разучились это делать. Ну, кто, скажите на милость, был бы рыбьим собеседником?

Тритоны, моллюски?

Тритоны. Их и летом-то днем с огнем не отыщешь. И в самом деле, не объявили ли люди войну саламандрам? И тритоны скрылись, ушли в партизаны. Лягушки уже в ноябре временно откидывают свои зеленые копыта. До первой трели жаворонка. До первой трепетной девушки у пруда.

У лягушек анабиоз.

Карасики и окуньки, плотва поблескивают где-то в метре ото льда и в полуметре друг от друга. Карасики равны между собой. И им нечем похвалиться. Разве что тем, сколько личинок они проглотили на завтрак. Ну, похвалишься. И что? Дальше – скука «загородных дач».

Сазаны? Их на Кубани называют шараны. Истинные жулики. Но они и по характеру своему не могут быть общительными. Проболтаешься, – соседний сазан живехонько схватит твою добычу.

Щуки? Да, у них красивое тело, длинное, с голым соблазнительным пупком. Но щуки со дня сотворения мира чувствуют свою ущербность. Они обречены быть хищницами, прятать зубы за тонкими своими и длинными крейсерскими губами.

Щуки попадаются на сущую чепуху. На блестящий предмет. Вот тогда-то они и рыдают темными слезами: «Ее, саму-то круглую обманщицу, отличницу жратвы, и провели». И вскоре, после слез, щуку пропускают через мясорубку. Была щукой, красавицей с лысым затылком, бизнес-леди, а стала элементарной котлетой. Более того, и это еще обиднее, люди швыряют недоеденную котлету на пол. Кошке.

И все же рыбы, по ту сторону льда, пристально наблюдают за людьми.

Они на работу, может быть, и не ходят, но у них – вечный телевизор. Даже если лед запорошен или покрыт снегом, все равно рыбы видят людей. Через перископы снежинок. Это точно. Но и люди сами дают шанс наблюдения за ними.