Когда мы потерялись в Стране снов

Потом в моей голове появляется другой голос, он спорит со мной.

Почему бы просто не рассказать ей правду, Малки? Может, всё будет нормально, знаешь?

Так что мы садимся на скамейку, глядя, как серое море рассекают лодки местного парусного клуба, и я первым делом беру со Сьюзен обещание, что она не расскажет никому в школе. То, как она смотрит на меня, давая это обещание, обнадёживает. Маленькие тёмные глаза за стёклами очков округляются, и она серьёзно кивает, заправляя волосы за оба уха, будто готовится услышать нечто важное. Я собираюсь с духом, чтобы рассказать ей про Сновидаторы, думаю, потому что – в самый первый раз – я осознаю, что меня ни в чём не подозревают.

Я же, конечно, могу ей рассказать? Она же не донесёт… конечно? Сперва я расскажу о том, что мы с Себом видим одинаковые сны. И только тогда, в зависимости от её реакции, расскажу про наши Сновидаторы и про тот, что я видел в спальне мистера Маккинли.

Хороший план, Малки.

И я начинаю. Сьюзен притихает. Впервые, пожалуй, за всё время, что я её знаю, она не вставляет с воё мнение, не перебивает меня, не умничает и не заставляет чувствовать её превосходство. Она просто даёт мне рассказывать. Когда я говорю, что Себ бывает в моих снах, Сьюзен подаётся вперёд и слегка наклоняет голову, будто это самая поразительная вещь, которую она когда-либо слышала, и не фыркает и не обвиняет меня в чрезмерной фантазии.

Время от времени Сьюзен хихикает, и это хихиканье напоминает мне звяканье чайных чашек на подносе Анди. История про корабль «Санта-Ана» ей нравится. Я слегка преувеличиваю, и она снова смеётся, прикрывая рот ладонью. Когда я добираюсь до рождественских пудингов, она опускает ладонь, улыбается во весь рот и смеётся уже громче, и тогда я осознаю, что никогда до этого не видел её зубов: она всегда улыбается с закрытым ртом.

(Зубы у неё маленькие и белые и, безо всяких сомнений, очень, очень чистые. Если вам вдруг интересно.)

Потом, спустя несколько секунд, Сьюзен перестаёт смеяться. Она поворачивается и кладёт обе ладони мне на предплечье – видимо, выражая таким образом участие. Я видел, как так делают взрослые.

– Но Малки, – говорит она, внезапно сделавшись серьёзной, – мне кажется, это не всецело безопасно.

«Всецело безопасно»? Кто так говорит вообще? Я немедленно жалею, что решил с ней поделиться.

– Безопасно? – повторяю я, внезапно чувствуя раздражение и вырывая руку из её ладоней. – С чего бы это было небезопасно? В смысле… это ж не по-настоящему.

Это сбило меня с мысли, это уж точно. Я как раз подбирался к Сновидаторам, а Сьюзен опять начала важничать. Она складывает ладони на коленях, закрывает на миг глаза, а потом тихо говорит:

– Это сны, Малки. Но это не значит, что всё не по-настоящему.

– Э? Конечно, значит!

– Откуда тебе знать? Моя Мола сомневается даже, что это по-настоящему. – Она машет рукой, стучит кулаком по деревянному забору и смотрит на море. – Всё это. Может оказаться, что это всё сон. Иллюзия. Прямо как мистер Маккинли говорил. Углубляться в подобные вещи может быть… опасно, полагаю. В голове может что-нибудь повредиться. Подумай об этом. Серьёзно, подумай об этом хорошенько, Малки.

То, как она произносит «хорошенько», как будто подразумевает, что я ни о чём толком не думаю, и мне это не нравится.

Какое-то время мы сидим молча, а когда с Фронт-стрит доносится звон церковных часов, Сьюзен говорит:

– Время ланча, чаю я!

Серьёзно, что ли. Кто вообще говорит «чаю я»?

Мы встаём и идём, ничего не говоря, пока не оказываемся на вершине тропы, ведущей от пляжа к Фронт-стрит – улице, которая пересекает всю деревеньку Тайнмут. На углу стоит относительно новое здание – это «Беккер и сыновья», похоронное бюро. Оно выкрашено в бело-синий, окна большие, похожие на витрины, и мне кажется, что хозяева пытались сделать его дружелюбным и современным, но в окнах виднеются всякие штуки вроде надгробий и статуй ангелов, которые ставят на могилы, так что мне всё равно становится не по себе. Как раз в тот момент, когда мы со Сьюзен добираемся до бюро, из боковой двери выходит Кез Беккер. Она живёт в квартире наверху со своими родителями и старшими братьями. Я не поднимаю головы, но мне никогда не удавалось сливаться с местностью.

– Эй, эй, Блонди Белл! – говорит она, будто примеряет новое прозвище, и шагает к нам, засунув руки глубоко в карманы.

Я выдавливаю улыбку и бормочу:

– О нет, ну началось.

Глава 36

– Привет, Кезия. Как дела? – говорит Сьюзен – опять как взрослая.

Кез смотрит сквозь неё, будто не замечая, и обращается ко мне:

– Вижу, ты завёл себе друзей из высшего класса, Белл. – Слово «класс» она произносит, растягивая «а», как Сьюзен. Это неприкрытая насмешка. В ответ я пожимаю плечами.

На эту беспричинную нападку Сьюзен удивлённо моргает. Кез заметила её дискомфорт, как львица замечает нервную газель.