Когда мы состаримся

— Ну-ну, мы целёхоньки вернёмся, — сказал Лоранд, привлекая к себе девушку так ласково, что Деже без дальнейших расспросов ясно стало, зачем, собственно, брат привёз его сюда. И выбор его он не мог не одобрить: красива, ничего ненатурального, нрава весёлого, простого; чего ещё, кажется, желать? — Не бойся, Ципра, ничьи красивенькие глазки нас там не удержат.

— Да я не глазок боюсь, — возразила Ципра, с шаловливым проворством выскальзывая из Лорандовых объятий, — я торта сударыни Бориш опасаюсь; нам такого не сделать.

И все трое, за вычетом Деже, принялись смеяться. Но и тот под конец не устоял, хотя слыхом не слыхал про сударыню Бориш и её монструозные кулинарные творения.

Топанди расцеловал обоих молодых людей, выразив сожаление, что сам не может пойти, и попросив Лоранда оставаться, сколько будет нужно, не смущаясь долгим отсутствием.

Ципра проводила их до ворот. Лоранд пожал и поцеловал ей на прощание руку, с такой бережной нежностью поднеся к губам, что девушка уже и не знала, радоваться или смущаться.

Деже решил, что сведения о положении дел по этому пункту у него исчерпывающие. Не требуется никаких словесных дополнений.

Зато Борче день этот задал хлопот.

— И какой дурак придумал гостей не к определённому часу приглашать. В час их ждать, или в два, или в три, вечером, ночью — неизвестно.

Раз двадцать, наверно, выбегала она за калитку посмотреть, не едут ли. Чуть застучат колёса, затявкают собаки — она на улицу, чтобы тем ожесточённей разворчаться по возвращении.

— Суп весь выкипел, четыре раза уже доливала. Оладьи пережарились, как подошвы стали. Каплун ссохся, как скелет. Каша переварилась. Хорошо хоть пирожки заранее испекла, теперь только разогреть — и совсем ещё сойдут. Куда же этот безголовый городской кавалер запропастился? Не проголодался, что ли, до сих пор? Вот они, аппетиты эти столичные.

Нет-нет да и стрельнет ей в голову, шальное подозрение обожжёт, точно жиром с шипящей сковородки.

— Уж не она ли, цыганка эта опять? Её козни, её! Как тогда господ тех к себе прежде залучила, завтраком накормила. С неё станется. Хотя оно вроде бы и не должно, господинчик тот городской женишком нашей барышне приходится, да ведь глазищи эти цыганские… Околдует, приворожит. Слово такое знает. Ух, проклятущая. Под её наговор пирог сам подходит, а у меня в жире плавает, да ровно деревяшка. Хотя из той же муки, на тех же дрожжах. У, она любую порчу может наслать, цыганка эта окаянная.

Когда Борча в таком духе, лучше на глаза ей не попадайся. Подвернётся кто из домашних, тотчас своё получит. Попало и Шарвёльди.

— Что это вы какого гостя опять мне на шею навязали? Уже к вечерне звонят, а он думает — к заутрене! Жалко, не на вчера позвали его, как раз сегодня бы и пожаловал. Прямо хоть снова-здорова всё вари.

Досталось и Мелани.

— Ну и женишок, нечего сказать! Ждать себя сколько заставляет. Другой бы суженый не опаздывал на целых полдня, а на полдня раньше примчался бы к такой красавице. Н-да, намучаетесь вы с таким, если дома готовить придётся. Хотя в Вене-то, правда, дома не готовят. В ресторации ходят. Там и в шесть вечера накормят. Намешают, что от дневного обеда осталось, да и подадут это варево поздним посетителям. Благодарим покорно!

Наконец, когда экономка не сочла даже нужным выглянуть на собачий лай, в коридоре послышались мужские шаги. Тут сударыня Борча выбежала, готовая излить на голову дорогого гостя все любезности, какими на Алфёлде встречают опоздавших. Но, к величайшему своему изумлению, столкнулась не с приезжим из Вены, а с молодым соседским барином — в сопровождении ещё одного незнакомого молодого человека.

— С господами можно поговорить? — спросил Лоранд у горевшей воинственным пылом амазонки.

— Извольте. В зале они. А тот господин из Вены не с вами разве?

— Он только после обеда прибудет, — отпарировал Лоранд, которого не лишила юмора свирепость госпожи Бориш.

С тем они и покинули кухню, предоставив экономке терзаться сомнениями.

«Правду он сказал или шутит? И почему его-то не привезли? А им тут чего нужно? Уйдут или останутся? Когда их только черти всех поберут, гостей этих!»

Господа были все в большой зале.

Им тоже подумалось, что шаги за дверями принадлежат тому, кого они поджидали. И поджидали с растущим нетерпением. Дяли передал, что сразу будет обратно, как только удастся сбежать с солнокской пирушки. И Мелани с матерью разоделись в шёлка. Подвитые локоны дочки выдавали заботливую материнскую руку. Бальнокхази и сама являла собой феномен весьма привлекательный со своими кокетливыми прядками на висках, по четыре с каждой стороны. Даже Шарвёльди ради этого дня вытащил из-под спуда чёрный фрак с разрезными, как ласточкин хвост, фалдами — облаченье, приберегавшееся в те времена для особо торжественных случаев.

Все явно готовились к событию самому праздничному.

Но едва двери распахнулись и два брата предстали перед поспешившими навстречу, как любезная улыбка на их лицах сменилась испугом.

«Как? Ты осмеливаешься ко мне приближаться?» — вопрошал смятенный взор Мелани.