Когда мы верили в русалок

– Прости, Хавьер. – Соболезнуя, накрываю его ладонь своею. – Извини за назойливость.

Он поворачивает руку ладонью вверх, стискивает мою ладонь.

– Мы с ним дружили с детства. С самого раннего. Мне казалось, я должен был предвидеть. Сделать… что-то. – Лицо его мрачнеет, взгляд сосредоточен на горизонте. – Просто я… – Он вздыхает. – После я никак не мог снова взяться за работу, и Мигель пригласил меня приехать сюда на время. – Большим пальцем он потирает один мой ноготь.

– Тем, кто выжил после попытки самоубийства, гораздо тяжелее, – говорю я, прямо как врач отделения неотложной помощи. И затем стараюсь придать голосу больше человечности. Тепла. – Должно быть, тебе ужасно его не хватает.

– Да я все пытаюсь найти смысл в его поступке.

– Смысла нет, и искать его бесполезно.

– Наверно, ты часто с подобным сталкиваешься, по роду своей профессии. – Не выпуская моей руки, он искоса смотрит на меня.

– Да, – только и отвечаю я, хотя мне хочется сделать еще одно признание.

– Это трудно?

У него кровоточит душа, и он ищет утешения, которого ему никто не может дать, – во всяком случае, я не могу.

– Любая неестественная смерть выбивает из равновесия.

Он молча ждет, и я открываю ящик, тяжелый ящик, что таскаю с собой.

– Наркотики и алкоголь. Глупости, чудовищные глупости, что творят люди. – Я качаю головой. – Столько детей. Банды юнцов. Боже мой. Многие еще даже целоваться не научились, а уже ходят с оружием.

– М-м. – Большой палец Хавьера наползает на мой.

Мы молчим. Потом я неожиданно озвучиваю мысль, которую никогда не произносила вслух:

– Может быть, я уйду из неотложки. Эта работа меня выхолащивает.

– Чем займешься?

Я разглядываю его пальцы, опрятные ногти. Ухоженные руки.

– Понятия не имею.

– У тебя есть другое призвание?

– Может быть. Подростком мне нравилось изучать морских животных, но теперь, пожалуй, поздно к этому возвращаться. Не знаю. Возможно, меня даже не столько сама работа тяготит, сколько то место, где я живу. Возможно, пришла пора покинуть Санта-Круз. – Меня охватывает уныние, словно я впустую потратила много времени. – Расскажи про своего друга. Если хочешь.

– Да я и сам еще до конца не могу все для себя уяснить, – вздыхает Хавьер. – Депрессия его длилась недолго, всего месяц. Он переживал не лучшие времена. Жена бросила, он стал много пить, и… – Хавьер пожимает плечами. – В жизни случаются черные полосы, да? Тебя окружают утраты, печаль. – Он крепче стискивает мою руку. – Но жизнь вращается по кругу, и, если немного потерпеть, снова наступает светлый период: у тебя все хорошо, все счастливы. – Хавьер выкидывает в сторону руку, ладонью вверх, словно рассыпает блестки. – Мой друг… он просто забыл, что счастье – это тоже часть нашего существования.

– Хорошо сказано, – грустно улыбаюсь я. – Но сейчас открою тебе нечто ужасное… – и я знаю: решаюсь на это лишь потому, чтобы скрыть другие свои тайны, которые рвутся наружу, – …кроме как в детстве, я никогда счастлива не была.

– Никогда?

Мысленно я перебираю годы своей жизни, пытаясь отыскать какой-то особенно рельефный цикл из черных и белых полос.

– По большому счету, нет. Я, конечно, радовалась, когда защитила диплом и окончила университет, устроилась на работу, но…

На его лбу прорезается тоненькая морщинка.

– Наверно, мы говорим о разном. Я имею в виду те времена, когда в твоей семье царит благополучие, у тебя есть любимая работа и, может быть, ты влюблена, всем довольна. Об этом.

– Сейчас я счастлива. – Отпиваю глоток пива, глядя на воду. – Я нахожусь в красивом месте, в компании интересного и… – вскидываю одну бровь, – …вполне симпатичного мужчины. Надо мной не довлеют ни работа, ни мама, ни повседневные дела. Разве это не счастье?

Паром отчалил, и порыв ветра заставил меня закрыть глаза и прижать руку к волосам. Подняв веки, я увидела, что Хавьер, сдвинув очки на лоб, смотрит на меня.

– Это маленькое счастье. Не большое. Не такое, что переполняет тебя, вызывая беспричинный радостный смех.

– Да. Но не припомню, чтобы со мной когда-то такое было. – Сознавать это страшно. И еще меня пугает, что я так открылась этому человеку. Но остановиться не могу. Возможно, так на меня действуют его доброта, душевный голос. В общем, есть в нем нечто такое, что размягчает панцирь, который я нарастила на себе за долгие годы.

– А когда влюбляешься? – спрашивает он.

Я пожимаю плечами. Не хочу говорить, что вообще не влюбляюсь, иначе он может принять это за вызов, а я не желаю его провоцировать. Просто избегаю страстей.

Хавьер в задумчивости склоняет голову – видимо, я поставила его в тупик. Потом убирает мне за ухо прядь выбившихся волос. Уголок его рта приподнимается, на щеке появляется та самая до нелепого очаровательная ямочка.

– Теперь я уверен, что ты встречала не тех мужчин. – Он ставит пиво на пол, забирает у меня бутылку. – Сегодня целый день только и думаю, чтобы поцеловать тебя.

– Я тоже.

Он смотрит на мою руку и ведет по ней ладонью.