Когда мы верили в русалок

Я набираю полные легкие воздуха.

– Я нашла сестру, и у меня за целый день крошки во рту не было. – Маме звонить пока не решаюсь: еще не придумала, что ей сказать. А Хавьер умеет слушать. И вообще, чужому человеку – в моем случае, временному любовнику – всегда легче излить душу. – Пойдем в ресторан, и там я тебе все расскажу.

– Ладно. – Он ласково стискивает мою ладонь. – Думаю, нам понадобится много вина.

Я фыркаю и вытираю нос, поднимаясь с дивана.

– Да будет так. – Его сорочка на плече увлажнилась от моих слез. – Наверно, тебе надо переодеться?

– Нет. – Он хлопает ладонью по мокрому пятну. – Это бесценные слезы.

В горле у меня образуется комок. Беда в том, что Хавьер мне нравится

. Нравится его добродушно-веселый характер, нравится его непринужденность.

– Чувак, у тебя вообще есть недостатки?

Смеясь, он разводит руками: что я могу поделать?

– Спасибо тебе, Хавьер, – улыбаюсь я.

– De nada, – подмигивает он.

* * *

Ресторан, куда мы идем, носит название «Има». Посетители только-только начинают прибывать, и мы занимаем кабинку в глубине зала, в самом углу, усаживаясь в удобной близости. Запахи стоят обалденные, у меня слюнки текут. Хавьер просит принести вина и хлеба, и вскоре официантка ставит перед нами корзинку хлеба с оливковым маслом и бутылку «Пино нуар»

Хавьер внимательно изучает меню, задавая официантке вопросы, пока та наливает нам в бокалы воду, и я понимаю, что эта кухня ему знакома, чего я не могу сказать о себе. Он заказывает жареного цыпленка с разными овощами, на закуску – блюдо под названием брик

.

– Поверь, это очень вкусно. – Он возвращает меню. – Яйцо с консервированным лимоном и тунцом в тесте. Пальчики оближешь.

– Отец мой любил консервированные лимоны, – говорю я. – В традиционной сицилийской кухне этого нет, но в молодости он какое-то время жил в Марокко, и там к ним пристрастился. Часто использовал их в своих блюдах.

– Помнишь какие-нибудь?

Я потягиваю вино. После нескольких жадных глотков у меня возникает ощущение волшебной легкости в задней части шеи и в спине. В легких снова появляется пространство для воздуха.

– Он готовил жареного цыпленка с оливками и консервированными лимонами – умереть можно, как вкусно. В детстве это было одно из моих самых любимых блюд.

– Большинство детей любят протертую пищу.

– Отец считал, что детей нужно кормить тем же, чем и взрослых. Мы с раннего возраста учились ценить хорошую кухню.

Хавьер помолчал. Потом:

– А было что-то, что тебе не нравилось?

– Да, в общем-то, нет. Джози в еде была более привередлива, чем я. Не всякую рыбу соглашалась в рот взять. Они часто ругались по этому поводу. – И я снова в «Эдеме», ребенок, пытаюсь удерживать в равновесии нашу неуживчивую скандальную семью. – Она теперь зовется Мари. Без «я». Не Мария, а Мари, – уточняю я.

– Ты с ней разговаривала?

Я киваю, как робот, и снова пригубливаю вино из бокала, внезапно, осознав, что алкоголь, возможно, не станет мне другом, когда я нахожусь в столь растрепанных чувствах.

– И не только. Я нашла ее. Виделась с ней. – Ко мне возвращается то мгновение, душераздирающее и более яркое, чем можно было ожидать. – Недолго. Она неплохо преуспела в жизни – мать, жена, деловая женщина. Только что купила особняк, принадлежавший одной знаменитой актрисе тридцатых годов.

Хавьер кивает.

– Я выяснила, где она живет, а потом случайно столкнулась с ней на набережной в Девонпорте.

– Не случайно, – возражает он, пододвигая ко мне корзинку с хлебом.

– Ты прав, не случайно. – Наша встреча встает перед глазами, словно наяву. – Она выглядит великолепно! Я ждала чего-то другого. Чего – не знаю. – Как и полагается, я окунаю хлеб в чашечку с оливковым маслом. – Последний раз мы виделись, когда я училась в мединституте. В один прекрасный день она заявилась без предупреждения… в жутком состоянии. Волосы грязные, как будто сто лет не мылась. Создавалось впечатление, что она жила на улице, и, думаю, это было недалеко от истины. Пьяной она тогда не была, но я видела, что она доведена до отчаяния. Джози являла собой столь жалкое зрелище, что мое сердце не выдержало, и я ее впустила. – Я отламываю кусочек хлеба и кладу его в рот, продолжая вспоминать: – Она жила у меня несколько недель, на съемной квартире. Спала на диване, готовила для меня, за что я была ей ужасно благодарна – словами не передать. А потом однажды я вернулась домой, а там пусто. Ни одной вещи. – Я покачала головой. – До сих пор поверить не могу, что она со мной так поступила. – У меня пересыхает в горле, голос сипит: – Ограбила меня.

– Она принимала наркотики?

Я киваю.

– Я абсолютно уверена, что к тринадцати годам она уже была алкоголичкой, а спиртное употреблять начала гораздо раньше. – В лице Хавьера мелькает ужас. – Извини, – отмахиваюсь я. – Это очень печальная и страшная история. Сама не знаю, зачем гружу тебя.

– Ты меня не «грузишь». – Он накрывает мою ладонь своею. Под тяжестью его руки мои расшатанные нервы немного успокаиваются. – Я с интересом тебя слушаю.

Спорить с ним у меня нет сил, устала я притворяться.