Когда охотник становится жертвой

Кайл роняет руки и смотрит, смотрит, просто смотрит, пытаясь охватить каждое их движение, каждую деталь — во что одеты, обуты, как подстрижены, словно всё ещё не верит в реальность происходящего — пока Кали, словно что-то чувствуя, не поворачивает голову в его сторону. Мальчики замечают его тоже и, спрыгнув с качелей, подбегают к матери, тычут пальцами в его сторону, задирают к ней маленькие, темноволосые головы и что-то наперебой спрашивают тоненькими, звонкими голосами. Кали садится на корточки и что-то говорит им на ухо, тепло, ободряюще улыбаясь. Мальчишки хлопают глазами, тревога на их лицах сменяется на удивление, а после на восхищение и радость. Переглянувшись, они срываются с места.

— Папа! Наш папа — супергерой-полицейский!

— Ты вернулся! Ты вернулся с опасного задания!

Они кричат наперебой, пока бегут по гладкой дорожке из камня, перепрыгивают на грунтовку, поднимая столбы пыли и размахивая руками. Они такие быстрые, что Кайл едва успевает бухнуться на колени, чтобы поймать их, обнять, вдохнуть молочно-сладкий, пыльный запах их макушек. Он поднимает их над землёй, по одному на каждую руку, и медленно идёт в сторону дома, к Кали, украдкой смахивающей слёзы ладонью.

Мальчишки не умолкают ни секунды, что-то спрашивают, рассказывают, а Кайл ничего кроме «да, нет, конечно расскажу» из себя вытащить не может — горло перехватило, слова, как лезвия, режут глотку. Кали бормочет что-то про ужин, душ и одежду и скрывается в доме, Кайл не успевает ей и слова сказать, не успевает спросить, как это вообще возможно, как она сделала так, что ребята узнали его, что ждали его, не видев ни разу в жизни.

Мальчики тянут его в дом, притаскивают откуда-то пачку своих рисунков, показывают, рассказывают, а Кайл украдкой смотрит на Кали, суетящуюся на кухне. Она почти не поднимает глаз, но, кажется, наблюдает исподволь — они сталкиваются взглядами, и Кали тут же отворачивается. В её тёмных глазах Кайл снова ничего не может прочесть. Им предстоит долгий разговор.

— Ну, что вы накинулись? Дайте отцу поесть. — Кали лишь старается казаться строгой и сердитой, её одолевают совсем другие чувства. Кайл видит в её поджатых губах злость, в пальцах, теребящих краешек салфетки, смятение, в чуть ссутуленной спине — усталость. Кайл и сам с непривычки устал — парни говорливые и шумные, а он сам, кажется, за целый год не сказал столько, сколько за один вечер. Они засыпают под наспех выдуманные сказки о его «геройской» жизни, и он относит их на руках в их комнату, целует их, укрывает одеялами.

— Супергерой-полицейский? — со смехом спрашивает Кайл, спустившись вниз.

Кали натирает посуду у раковины. Почувствовав, что он пришёл, начинает тереть её остервенело, вкладывая в эти резкие, грубые движения все невысказанные, скопившиеся за эти годы чувства. Подперев плечом дверной косяк, Кайл рассматривает её стройную фигуру. Кали чуть раздалась в бёдрах, и это ничуть не испортило её, наоборот, она стала сочнее и привлекательнее.

— Супергерой-уголовник звучало бы лучше? — едко бросает она через плечо, даже не взглянув в его сторону.

— Кали… — от близости её тела напрочь отрубает мозги, Кайл делает в её сторону шаг, касается ладонями её талии, такой тёплой, даже сквозь толстую фланель клетчатой рубашки и тут же получает мокрым полотенцем по лицу.

— Ты не имел право делать это! — Кали толкает его в грудь, высвобождаясь, толкает ещё и ещё, вкладывая в эти тычки всю свою злость, всю тревогу, все годы своего одиночества. Всю тоску по нему.

— Я ни о чем не жалею. — Кайл не сопротивляется, лишь пытается поймать её ладони, но Кали выскальзывает, словно юркая рыбка.

— Четыре года, Кайл! Четыре года! — ещё один шлепок полотенцем, и она, наконец, поднимает глаза. В них — блестящий туман слёз, которые Кали сдерживает усилием воли. Так хочется просто перешагнуть это тяжёлое объяснение, просто обнять её, запустить пальцы в её волосы, но это было бы слишком просто. В этом они с Кали чертовски похожи — у них просто не бывает. Кали будто бы нехотя, делает шаг назад, потом ещё и ещё, теряясь в тени коридора. — Ложись спать, ты, наверное, устал с дороги. Я постелю тебе в гостиной.

— Ты носишь кольцо. — Будто бы невзначай отмечает Кайл, хотя увидел его почти сразу, как вошёл в дом. Кали носит его, а значит, та стена отчуждения, которую она между ними выстроила, не настоящая. Кали прячется за ней, боясь новой боли.

— Ношу, — тихо отвечает Кали из темноты.

Стена рухнет, стоит лишь набраться терпения.

— Спасибо тебе за них. — За то, что сохранила их, родила, вырастила и позволила ему быть в их жизни, пусть лишь на словах, но быть. Мальчишки не станут безотцовщинами, как были они с братом, у них будет другая жизнь. Кали ничего не отвечает ему, но Кайл отчего-то чувствует себя по-дурацки счастливым.

Она спускается в гостиную через час — сквозь неумолимо надвигающийся сон Кайл слышит её торопливые шаги по лестнице.