Когда осыпается яблонев цвет

– Je sais coment… [9]– шепчет Маргарита, вернувшись в комнату и глядя, как на экране счастливая Марта принимает поздравления с победой в конкурсе. Пожилая учительница смотрит на свою любимую девочку и говорит ей очень громко, словно верит в то, что она способна услышать: – Спасибо!

25

Марте наконец позволили уйти за кулисы, и она тут же оказалась в объятиях Натки. Подруга тискала ее, тормошила, крепко обнимала вместе с букетами, которые Марта держала в руках, и лица обеих женщин тут же покрылись желтоватой пыльцой от лилий. Марта пыталась протестовать, но вяло. Знала по опыту: этот поток эмоций не удержат теперь никакие силы. Даже если телевизионщики сейчас позовут на очередное интервью, Натка не позволит им увести Марту до тех пор, пока окончательно не выплеснет чашу переполняющего ее восторга.

– Умница ты моя! Золото! Талантище! Нет, ты понимаешь, что ты звезда, или нет? – Глаза подруги сияли тем сумасшедшим блеском, которым, наверное, были наполнены взгляды фанаток во времена роллингов и битлов.

– Натусь, ну какая я звезда? Просто поющий косметолог.

– Ага. Щас. – Натка воинственно огляделась, будто слова эти произнесла не Марта, а какой-то тайно подкравшийся обидчик. – Еще какая звезда, и по тебе плачет большая сцена, слышишь?

Марта сделала страшные глаза и ответила сквозь смех:

– Не слышу. И очереди из продюсеров я тоже не вижу. Да и не нужна она мне, Нат. Всему свое время.

– Да? И чему же время сейчас? – Натка сбавила обороты и вложила в голос нотки уныния. Все-таки скучный человек Марта. Нет полета. Нет размаха фантазии. Вот она, Натка, если бы выиграла нечто подобное, точно бросила бы салон к чертям собачьим и отдалась живописи. А Марта? Только рассказывает о своих мечтах, а как до дела дошло – так в кусты. А железо надо ковать, пока горячо. Ладно уж. Натка поможет, Натка сделает. Но пока она только повторяет вопрос: – Так чему время-то?

Марта освобождается из цепких объятий подруги, кладет на пол охапки цветов, отвечает:

– Не знаю. Наверное, время принимать поздравления.

– А-а-а… Ну, тогда поздравляю. – В голосе Натки откровенный скепсис.

– И я поздравляю. – А в этом голосе, что донесся из темноты кулис, Марта услышала целую гамму чувств: волнение, затаенную грусть, ожидание какого-то чуда и надежду. На что он надеялся? Наверное, на то, что в этот раз она не сбежит без вразумительных объяснений. Марта готова к ним так же, как и к самой встрече. С одной стороны, согласившись на участие в конкурсе, внутренне она согласилась и на все остальное, но, приняв неизбежное, она и страшилась этого свидания, и отчаянно о нем мечтала. И не потому, что первая любовь так и осталась последней (все-таки в жизни сорокалетней женщины должны были быть и были другие истории), а оттого, что именно из-за недосказанности, из-за всего, что произошло аж в прошлом веке, все в ее судьбе сложилось так, как сложилось. И если и был у нее призрачный шанс поменять хоть что-то в настоящем, то начать определенно предстояло с прошлого.

И сейчас это прошлое стояло за ее спиной, стояло тихо и терпеливо, но Марта знала: у него множество вопросов, на которые он жаждет получить ответы. Марта медленно обернулась и произнесла, стараясь унять предательскую дрожь в голосе:

– Привет.

– Привет. – Егор вышел из темноты. Он улыбался, но так робко, что и его волнение становилось очевидным.

– Ой! – вдруг спохватилась Натка. – Я совсем забыла: цветы-то разбросаны. Пойду в гримерку отнесу, расставлю там, и вообще… – «Вообще» уточнений не требовало.

– Погоди! – Егор жестом остановил ее и обратился к Марте: – Тебе надо вернуться на сцену.

– Зачем?

Он смущенно улыбнулся:

– Я должен торжественно вручить тебе приз.

«Так он за этим пришел? Его обязали». Сердце гулко бухает, на секунду замирает, а потом начинает мелко трястись от обиды. Она ждала его появления с первого съемочного дня, а он все не приходил и не приходил. Сначала она думала, что он и не знает о ее участии в конкурсе, потом решила, что Егор сознательно избегает встречи. А теперь выходило, что ему было все равно. Он просто должен был выполнить свои обязанности и вручить приз. А кому, Марте или любому другому человеку, не имело никакого значения. «Ну что ж, протокол есть протокол». Очень надеясь, что мертвенную бледность не видно под искусным гримом, Марта развернулась обратно к сцене, бросила со всей своей способностью к равнодушию: «Пошли», – и направилась к сияющему огнями свету и все еще звучащим по заданию режиссера аплодисментам.

– Марта!

«Сейчас скажет, что я должна улыбаться, по возможности заплакать от счастья и, конечно, поблагодарить всех своих близких, у меня ведь их тьма-тьмущая. Можешь не волноваться, не подведу. Плакать мне сейчас хочется больше всего на свете».

– Что?

Егор догнал ее и теперь чуть дотронулся рукой до ее ладони, сказал в самое ухо, так, что ее буквально обожгло его дыханием:

– Потом поговорим, ладно? Не убегай, пожалуйста!

«Долой протоколы и обязательства! Он пришел к ней. Пришел ради нее. Пришел для нее».