Когда погаснет лампада

Соломон целует морщинистые лица родителей. Голос его дрожит.

— Отец, береги маму. Не позволяй никому ее обидеть. Мы скоро вернемся, вот увидите!

Адамчук заводит мотор. Ворота открыты. Обиженная и заплаканная Тамара остается в доме. Старики выходят в переулок проводить сына. Они так и стоят у распахнутых ворот, и сидящий в кузове Вениамин какое-то время еще видит их сгорбленные несчастные фигуры, бледное лицо Песи и каштановую бороду Хаима-Якова — золотистое пятно в сером мерцании рассвета.

Машина уехала. Хаим-Яков запирает ворота. Ходики на стене бьют семь раз, и, как по команде, просыпается ребенок. Время менять пеленки, время кормить.

— Пойду принесу вина, — бормочет Хаим-Яков.

Он берет пустую бутыль, воронку и спускается в подвал. В правом дальнем углу — груда тряпья. Старик сдвигает в сторону тряпки и бутылочные осколки, берет лопату и начинает копать. Вырыв ямку глубиной чуть больше полуметра, он кладет туда завернутый в полотно узелок, забрасывает яму землей и тщательно выравнивает место. Тряпье и осколки возвращаются на свои исходные позиции.

Хаим-Яков выходит из подвала с бутылкой и воронкой в руках. Осторожно оглядывается. Нет, вроде никто не видел. Теперь в подвальном углу зарыты все его накопления, все, что осталось у него со времен нэпа. Серебряные и золотые монеты, частью еще царские, немногие дорогие вещи, советские купюры.

Половина восьмого.

— Схожу узнаю, что новенького, — говорит Хаим-Яков Песе.

От всех многочисленных синагог и молитвенных домов Гадяча остался лишь один убогий миньян, где собираются старики по субботним и праздничным дням. В будни сюда приходят разве что на йорцайт[47] — прочитать кадиш и угоститься вином с медовыми пряниками.

Но в последнее время превратился миньян в подобие клуба для оставшихся в Гадяче евреев. Почти каждое утро можно найти здесь Шломо Шапиро. С той же страстью, что и тридцать лет назад, говорит он о материнской земле Сиона, рассказывает всякие истории — поди пойми, где там правда, а где мечта! Там, говорит он, живут в эти дни наши братья — каждый под своим деревом, каждый под своей лозой, а земля дает по два урожая в год! Там, говорит он, люди общаются на иврите — языке молитвы и разговора. Там, в этой стране, в обетованной радости наших предков…

Молча слушают евреи эти странные небылицы. Велика пропасть между золотыми сказками Шапиро и дурными слухами, которые заполонили Гадяч в последнее время! Пришел некий еврей-беженец и клянется всем святым на земле, что немцы уничтожают всех евреев до единого, от мала до велика. А кроме того, они отрезают военнопленным уши и носы. А кроме того, не дают зарабатывать на жизнь. А кроме того…

И так далее и тому подобное — всякие ходят слухи. Но есть и новости иного рода. Фрейда Львовна, мать Раи Розенкранц, и Хая-Сара Берман, которая знает многих благодаря своим спекулянтским сделкам, утверждают, что немцы не только дают евреям равные права, но и заключили тайное соглашение с англичанами. И что по этому соглашению всех евреев сначала соберут в лагеря для перемещенных лиц, а затем переправят в Землю Израиля.

Слухи, слухи… Один цепляется за другой, один противоречит другому. Никто точно не знает, действительно ли немцы убивают евреев. Но в последние два дня снова кружили в небе Гадяча самолеты. На этот раз они не бомбили, а, видимо, вели разведку и сбрасывали листовки. Одна из них звучала коротко и просто: «Бей жидов, спасай Россию!»

Страх поселился в еврейских сердцах. Значит, все-таки прав был Шапиро, уговаривая людей уезжать из города. Мало-помалу превратился этот странный еврей, со всеми его слабостями и болячками, в негласного руководителя еврейской общины Гадяча. Теперь, когда путь к отступлению отрезан, он уже не упрекает оставшихся в бездействии. Какой смысл рассыпать пустые упреки, когда люди больше всего нуждаются в утешении?

Отчаяние еще не объяло всех, хотя постепенно распространяется по городу. Вместе со всеми и умирать не так страшно. Появление Хаима-Якова Фейгина вызвало в миньяне немалый интерес и любопытство, хотя и кроме него были семьи, которых судьба вынудила вернуться в город после неудачной попытки прорваться на восток. Известия о захвате немцами Ахтырки просочились и в Гадяч, и возвращение семьи Фейгиных вроде бы служило подтверждением этому слуху. Однако находились и такие, кто не верил: в конце концов, даже сам старый Фейгин не мог точно сказать, что именно произошло в Ахтырке и в чьих руках сейчас городок.