Когда погаснет лампада

Слухи, слухи… Вот в миньян заходит Нахман Моисеевич Розенкранц, еврей лет сорока пяти с длинными усами. Он многие годы проработал бухгалтером на МТС, а сейчас принес очередную новость. Вчера на площади Воровского рядом с его домом остановилась легковая машина с подполковником. Офицер попросился переночевать — он и его шофер. Конечно, Нахман Моисеевич усадил их за стол и накормил ужином. Так вот, этот подполковник — танкист из части, которая отступает в направлении на Ромны и Липовую Долину. Он уверен, что бояться нечего: немцы не войдут в Гадяч. Фашистские танки и артиллерия увязнут в нашей гадячской грязи! Да-да, отсюда, из Гадяча, придет благая весть, тут произойдет перелом в войне, и наш город еще прославится, как когда-то Бородино!

Своим мнением по этому поводу делятся Мойше Сохоринский и Ицик Слуцкий, пока еще не знакомые нам. Первый говорит, что подполковник не станет болтать зря: как танкист-профессионал, он может точно оценить проходимость грязи на улицах и в окрестностях Гадяча. Мойше Сохоринский — из породы оптимистов. Зато Ицик Слуцкий задает резонный вопрос: если тут прошли наши танки, то почему бы не пройти и немецким? И вообще, на Бородинском поле русские защищали Москву! Москва — это вам не Гадяч, захолустный городишко без истории и промышленности.

Ицик любит сомневаться во всем, а потому никто его не поддерживает. Хаим-Яков заявляет, что если ничего не известно и ничему нельзя верить, то остается лишь довериться Господу. Кто-то другой вспоминает Полтавскую битву во времена Петра Первого. Шапиро молчит.

Еврей нуждается в утешении. Он охотно поверит в любую чепуху, в любую фантазию — лишь бы она обещала ему хороший исход. С Ромнинской улицы слышен рев мощных моторов. Это советские танки, отступающие на северо-восток. Арон Гинцбург хлопает ладонью по столу: настало время утренней молитвы! Он подходит к амуду[48]

; остальные тоже встают, накладывают тфилин и, завернувшись в талес, начинают шептать слова древних молитв.

А теперь настало время уделить немного внимания одной из дочерей Арона Гинцбурга, Хасе. Той самой восемнадцатилетней девушке, которая окончила этой весной сельскохозяйственный техникум и несколько месяцев отработала в колхозе «Путь к социализму», расположенном к северу от Гадяча, недалеко от Липовой Долины. Хасю нельзя назвать красавицей, хотя в ней, как и в каждом из детей Гинцбурга, всегда чувствовалось определенное очарование. Самая деятельная в семье, она до своего отъезда полностью обеспечивала дом продовольствием.

Даже святой человек не святым духом питается. Эта пословица, которую частенько повторял возчик Мордехай, очень подходила для семьи Арона Гинцбурга. Если бы не огород и не корова, задушил бы голод семью кладбищенского габая. Она ютилась в небольшой хижине, стоявшей на отшибе во дворе большого дома, который выходил своим фасадом на Полтавскую улицу и принадлежал Серафиму Ивановичу Карпенко, директору средней школы. Огород был разбит прямо за хижиной; Гинцбурги ухаживали за ним все лето, и собранного урожая картофеля и овощей обычно хватало им до самого Песаха.

Хася исполняла в семье роль главного огородника. С ее отъездом вся тяжесть огородных работ пала на плечи Ханки, Сарки и Лейбла, которые были далеко не так инициативны, как их старшая сестра. Еще учась в техникуме, Хася подружилась с Таней Иванчук, а через нее и с Романом Назаровичем. Старый учитель и познакомил ее с практической стороной огородного ремесла.

В школе Иванчук преподавал русский язык и историю, но именно земледелие было его истинным призванием. Дошло до того, что он вел активную переписку с известным селекционером Иваном Владимировичем Мичуриным и с учеными из Сельскохозяйственной академии. Особенных успехов Роман Назарович добился с бахчевыми культурами: арбузами, дынями, тыквами. Вот уже несколько лет он пытался вывести собственный сорт огромной тыквы. Это свое детище Иванчук назвал именем дочери — «Таня». «Таня» участвовала во Всесоюзной сельскохозяйственной выставке 1940 года и была отмечена особым дипломом.

Вот только та, в чью честь была названа знаменитая тыква, овощами не интересовалась в принципе. Несмотря на ширококостную грубоватую внешность, Таня отличалась деликатным характером. Роман Назарович и Мария Матвеевна обожали своего единственного ребенка и из кожи вон лезли, чтобы у девочки ни в чем не было недостатка. Помимо занятий в школе, Таня училась игре на фортепиано, шитью, вышиванию и домоводству.

В противоположность подруге Хася не любила сидеть дома — ее манило наружу, на большие пространства, продуваемые ветрами и прорезаемые молниями гроз. Таким же был в молодости и Роман Назарович; неудивительно, что он так сдружился с этой дочерью Израиля.