Когда погаснет лампада

Нет, не рановато. Мальчик вполне понимает Мопассана. Он уже читал и Толстого, и Шекспира: дни и ночи напролет парень не отрывается от книг. Реб Берл кряхтит. Недоволен старик своим сыном Ехезкелем. «Он» работает, как вол, на мельнице, «она» весь день занята свиньями — а кто займется воспитанием детей? За мутными стеклами окон едва различим маленький мирок. Дождь слабеет, но тяжелые тучи еще застилают небо. Вениамин выходит из дома. Прозрачные потоки низвергаются из водосточных труб в лужи и дальше — в сточные канавы по обеим сторонам дороги. Отовсюду слышится журчание и плеск воды. Опустевший на время ливня рынок возвращается к своему прежнему виду — если не считать того, что теперь посреди рыночной площади блестит грязевая лужа. В такое время нет цены случайным камням, тут и там торчащим из болота.

Вот он, Вениамин, среди тех, кто вязнет в грязи, кто прыгает с камня на камень, вот он по дороге домой, к своему чертежному столу. Его обычный распорядок нарушен дождем — кто же купается в такой пасмурный день. Когда он пробирается меж прилавков, опять начинается ливень, и Вениамин спешит спрятаться от него под одним из навесов. И снова крики, и смех, и беготня, и мешки на головах и на плечах.

— Вениамин, сюда! — слышен сквозь шум дождя голос Хаима-Якова Фейгина.

Парень бегом преодолевает открытое пространство и, мокрый с головы до ног, влетает под навес старика.

— Что новенького? — спрашивает Фейгин с таким видом, будто не видел своего жильца целую вечность.

Вениамин рассказывает об аресте молодого Левитина. Хаим-Яков печально качает головой.

— Ведение дел в наши дни требует осторожности, — говорит он. — Надо знать, у кого брать и кому давать. Тут нужен опыт, и немалый…

Можно ли было предположить, что Вениамин именно сегодня услышит историю жизни старого Фейгина из его собственных уст? Отчего бы и нам не послушать — ведь мы не раз еще встретим на этих страницах представителей славного семейства Фейгиных. Тем более пока все равно никуда не выйти — сильные потоки дождя стучат по ржавой крыше навеса, низвергаются вниз и покрывают землю.

Когда-то работал Хаим-Яков шубом и моэлем[12]

— были когда-то такие искусники среди российских евреев. Понятно, что не был он богат, как Крез или как Ротшильд. Но все равно денег на жизнь хватало с избытком. Сорок рублей в месяц получал Фейгин от общины, не считая дополнительных доходов. В те дни такая важная персона, как он, обязан был жить на широкую ногу. Во-первых, расходы на семью — жену и детей, чтоб они были здоровы. Во-вторых, дом, достаточно просторный для приема гостей, которые у Фейгиных, слава Богу, не переводились. Тогда ведь съезжались в Гадяч хасиды со всех концов земли к гробнице Старого Ребе. Съезжались сотнями и тысячами: этот помолиться, тот — испросить помощи, третий — поделиться горем. А у кого прежде всего остановится хасид, приехав в город Гадяч? Конечно, у резника! И Хаим-Яков беспрекословно исполнял святую обязанность приема гостей. В большущей комнате стояли, чтоб не сглазить, целых десять кроватей! Настоящая гостиница. А ведь каждому еврею нужно было еще и полотенце умыться, и еда поесть. И потому наняли Фейгины деревенскую бабу для содержания собственной коровы. Потому что, хотя еврей не откажется от куска кошерного мяса, главной его пищей была и остается молочная: стакан сметаны да немного маслица. А есть и такие, у которых с животом не все в порядке, не о вас будь сказано, — так этим и вовсе только кислое молоко подавай. И, слава Богу, в фейгинском подвале всегда стояли в то время полные кувшины с кислым молоком — каждому проголодавшемуся!

Были среди хасидов и такие бедняки, которые не могли заплатить за ночлег и питание даже ломаного гроша. Но разве выгонишь такого: ведь человек пришел в Гадяч помолиться. Не мог Фейгин нарушить святое предписание приема гостей.

Как уже было сказано, помимо сорока общинных рублей, были у резника и другие доходы. Во-первых, кишкес — внутренности, по обычаю отдаваемые резнику с каждой идущей под нож скотины. А поскольку количество гостей росло, а с ним — и расходы, то решено было в общине заменить кишкес на два фунта мяса. Это во-первых.