Когда погаснет лампада

Так говорит Песя, не поднимая, по своему обыкновению, голоса. Но даже и в тихом этом звучании проникают Песины слова до самого сердца и делают там свое дело. Долго ли коротко, прошло лето, пришла зима, а с нею и Пурим[15], и только проблема осталась там же, где и была. Вина, слава Богу, много — хоть залейся, а покупателей нет. Снова посидели муж с женой, снова подумали и решили дождаться Песаха. Ведь на Песах, как известно, четыре стаканчика должен выпить каждый еврей — даже тот, который проживает в большом городе. А поскольку кошерного вина в столицах днем с огнем не сыщешь, то отчего бы не попробовать продать его именно там? Вот уж где должны быть толпы покупателей!

Встал Хаим-Яков, арендовал вагон, набил его под завязку тысячами бутылок вина и отправился в Ленинград. Да по дороге еще и руки потирал в предвкушении больших тысяч, которые ожидали его в большом городе. Вот уж где набросятся на его товар, всемером на бутылку! Будут тянуть каждый в свою сторону, только цену накидывай! Такие вот грели его мечты и фантазии, сны золотые.

Приезжает вагон в Ленинград, и тут выясняется, что Ленинград — совсем не Гадяч. Нет там никого, кто знал бы Ефима Айзековича Фейгина, кто протягивал бы ему руку при встрече, кто спрашивал бы о здоровье. Зато улицы полны фининспекторов, проверяющих, чиновников, бухгалтеров и прочих представителей власти. Налетели они на фейгинский вагон, как туча ворон, прости Господи, и все требуют бумаги на проверку, вглядываются в каждую буковку, проверяют каждую мелочь — не дай Бог, выйдет этому Фейгину какое-нибудь случайное послабление. И поскольку все бумаги оказываются в порядке, говорит один из контролеров:

— А теперь давай-ка проверим твое вино на крепость. Потому что, согласно закону такому-то, подпункту сякому-то, крепость плодового вина не должна быть выше так-то и сяк-то градусов!

И вот берет он свой прибор, и меряет крепость… — и ой-вей!.. горе тебе, Ефим Айзекович!

— Ой мне, и ой душе моей! — говорит Хаим-Яков. — Крепость моего вина меня же и сгубила, зарезала без ножа! На целых три градуса оказалось оно выше нормы. Не успел я и глазом моргнуть, как весь мой товар был уже конфискован в пользу государства. Подсунули какую-то бумажку на подпись, хлопнули на нее печать, и остался я с этой бумажкой гол как сокол, без вина и без покупателей, без денег и без прибыли!

Так и сказал Хаим-Яков своей жене Песе, когда вернулся ни с чем в родной город Гадяч. И Песя, выслушав его горький рассказ, утешает мужа так, как это умеют только женщины. Ты, говорит она, не думай, что дело было именно в крепости. Потому что, если бы крепость оказалась в порядке, то нашелся бы другой закон, или другой пункт, или другой контролер. Так или иначе, отняли бы товар, и не в вине тут причина. А в чем тогда? А в том, говорит Песя, что наша власть, да продлятся годы ее, решила покончить с нэпом, и потому надо нам уносить ноги, пока живы. Тем более что дети растут, и что с ними будет? Пора нам уносить ноги, говорит Песя, пора избавляться и от лицензий, и от изюмного вина, а уж Всевышний на небесах, да будет благословенно имя Его, найдет нам и новый заработок, и новый доход, и новую мотыгу.

И снова послушался Хаим-Яков жены и избавился от лицензий, от винодельни и от статуса нэпмана. А чем же ответил на это Всевышний, да будет благословенно имя Его? О, Всевышний не дает упасть падающему, посылает лекарство ушибленному и не оставляет своей заботой Хаима-Якова. В тот же год издали власти закон о развитии садового хозяйства. И написано было в законе, что отныне каждый гражданин вправе выращивать плодовые деревья сколько душе угодно, без каких-либо налогов и поборов. А также разрешается гражданам торговать плодами этих деревьев во всех доступных видах: и свежими, и сушеными, и мочеными, и иным способом обработанными, то есть в виде соков, концентратов и плодовых вин. А продавцы плодовой продукции освобождаются от налогов на три года и нэпманами при этом не считаются.

Плодовое вино! И действительно: разве где-нибудь записано, что Хаим-Яков умеет делать только изюмное вино? А как же вишневое, грушевое или сливовое? А красная и черная смородина или даже яблоки? Правда, для этого придется превратиться в садовника. Что ж, и это не беда.

Что делает Хаим-Яков? Хаим-Яков арендует у знакомого крестьянина вишневый сад. Между нами, аренда эта была произведена лишь для отвода глаз и обошлась Хаиму-Якову — опять же между нами — всего в полведра вина. Крестьянин проживал не близко, в деревне Сары, и никто из Фейгиных вплоть до сегодняшнего дня в глаза не видывал этот якобы арендованный якобы вишневый якобы сад.