Когда погаснет лампада

— Навещал два-три раза в течение зимы.

— Зайди к ней, пожалуйста, — просит Зиновий Клементьевич.

Они прощаются, и Вениамин идет к эскалатору. Но не проходит и секунды, как он слышит, что его зовут по имени. Это Эпштейн торопится договорить недоговоренное. Залитые светом люстр, стоят они в роскошном вестибюле метро, и Вениамин видит, что в собеседнике произошла какая-то перемена. Да-да, у Эпштейна вид человека, который наконец-то принял долго вымучиваемое решение.

— Зайди к ней, Вениамин! — повторяет он решительным тоном руководителя, отдающего короткий выверенный приказ. — Зайди к ней, черт побери!

Глаза его и горят, и просят. Ни слова больше не добавляет Эпштейн к сказанному, но эта не произнесенная добавка ясно слышится в его голосе.

— Зайди к ней, — так звучит эта отчаянная просьба, — зайди и спроси, не согласится ли она простить меня. Узнай, не сможем ли мы вместе исправить мою ошибку…

И снова прощаются они. Вениамин спускается на эскалаторе и думает о том, как запутанна жизнь.

Как запутанна она! Вот взять хоть Соломона. Вдруг налетела на него эта катастрофа, эта чистая платоническая любовь, полная поэзии, видений и прочих подобных глупостей. И вот снова стоит он перед зеркалом, причесывается и прихорашивается, лицо его сияет, и счастьем горят темные глаза. И плевать он хотел на все остальное!

— Сейчас должна подойти твоя сестра, — предупреждает его Вениамин. — Подожди ее.

— Нет-нет, сегодня я не могу. У меня билеты в кармане, мы идем в театр!

— В какой театр?

— В Малый. Там дают «Стакан воды» Скриба… — Насвистывая, Соломон повязывает перед зеркалом галстук.

— Хорошо ли это, Соломон, — так отдаляться от сестры?

— Это она отдалилась.

И Соломон высказывает несколько упреков в адрес Рахили. Честно говоря, нет у нее ничего святого: ни стареющие родители, ни брат, ни семья. К чему это может привести?

— Хотел бы я, чтобы у меня была такая сестра, — возражает Вениамин. — Но, увы, нас только двое — брат Шимон да я.

При этих словах вспоминает Соломон довольно глупую песенку о десяти братьях, и он тут же отбрасывает неприятные мысли. На его лицо возвращается выражение счастья, и он принимается напевать, все так же вертясь перед зеркалом:

Десять братьев было нас,Вином мы торговали…

Если не приходилось вам слышать этой песенки, длинной и томительной, как изгнание, то вы ничего не потеряли. Даже напротив, хочется вас с этим поздравить. Соломон тем временем завершает важнейшее дело завязывания галстучного узла. И, как ни посмотри — а он таки разглядывает результат со всех сторон, — получившийся узел близок к совершенству. Песенка о десяти братьях продолжает звучать в комнате. И что вы думаете? К голосу Соломона присоединяется голос еще одного заблудшего — Вениамина!

— Ну, похоже, все, я готов!

Соломон обрывает песню, совершает последние па и гримасы перед зеркалом, выплескивает на голову целый океан одеколона и еще некоторое время отчаянно кривит шею, дабы рассмотреть себя с иных, вряд ли возможных точек зрения. На прощание он тепло пожимает руку Вениамину и просит передать большой привет учебнику Бобарыкова.

Хлопает дверь, Вениамин остается один. Студенческий долг зовет его немедленно открыть книгу и углубиться в дебри теории механизмов. Но вместо этого — о сатанинские козни! — Вениамин продолжает насвистывать глупейшую песенку о десяти братьях!

Но вот доходит очередь и до Бобарыкова, вернее, до его книги «Детали машин». Вениамин открывает скучный учебник и погружается в чтение. Около десяти распахивается дверь и входит Рахиль.

— А где Соломон? — сердито интересуется она.

— Я ведь предупреждал, что его нельзя застать здесь в такое время…

— Да, но почему ты не задержал его? — в голосе женщины гнев.

— У него были билеты в театр.

— Все равно, он обязан был дождаться меня! — упрямо говорит она.

Теперь начинает сердиться и Вениамин.

— Разве тебе не было сказано, что нужно приходить не позже семи-восьми?

— Да, но я не могла!

— Ну а я-то тут при чем?!

Они стоят друг против друга и кричат. Упреки, обвинения, гнев. Некрасивая сцена, что и говорить. Наконец Вениамин хватает книгу, садится на кровать и делает вид, что снова углубляется в Бобарыкова. Но Рахиль и не думает уступать: она бухается рядом с ним, выхватывает учебник и отшвыривает его в сторону.

— Невежливо утыкаться в книгу, когда к тебе пришли гости!

— Ты пришла не ко мне!

— Нет, к тебе! — в ее голосе все еще слышится гнев: женщина продолжает свою игру.

— Ничего не попишешь! — запальчиво возражает Вениамин. — Скоро экзамен, надо учиться.

— Но ведь уже поздно, — говорит Рахиль уже намного мягче. — Одиннадцатый час, пора и отдохнуть.

— Поздно? — Он вскидывает брови. — Бывает, приходится готовиться ночь напролет.

— Что ж… — Женщина поднимается с места. — Тогда мне, наверно, пора. Ведь я тебе мешаю…

Кончилась игра. Теперь совсем другое выражение в ее глазах, на лице, в движениях. Вениамин встает и помогает ей снять пальто. Знакомый запах духов кружит ему голову.

— Рахиль! — произносит он задыхающимся голосом, обнимает и привлекает ее к себе.