Когда порвется нить

— Точно не знаю, — сказал он. — Но в детстве у меня не было братьев и сестер, а родители пропадали на работе, поэтому я подолгу рисовал маленькие домики и города и представлял людей, которые там живут.

Хэнк нахмурился и с жалостью посмотрел на Бена.

— О нет, не пойми меня неправильно, — добавил Бен. — Мои родители — замечательные люди, и не то чтобы я все время был одинок. Мне просто очень нравилось рисовать эти крошечные миры.

— И теперь ты хочешь создать большие миры?

Бен рассмеялся.

— Скажем так, в школе мне порой приходилось нелегко, и тогда я думал, что если смогу создать что-то такое же большое, как нью-йоркский небоскреб, то больше никогда не почувствую себя маленьким и слабым.

— А сейчас?

Бен посмотрел в окно, где на фоне темнеющего неба сливались воедино величественные здания Верхнего Ист-Сайда.

— Теперь я хочу создать что-то на века. Чтобы мои здания стояли и после…

Хэнк понимающе вздохнул, и они замолчали, не зная, будет ли продолжен разговор. Но Бену все же хотелось кое-что выяснить, и он спросил:

— Если дело не в стрельбе, почему ты уволился?

— Наверное, просто устал, — сказал Хэнк. — Устал смотреть, как люди приходят в больницу заплаканные, испуганные, в полном отчаянии и умоляют меня дать ответы, которые я не могу им дать.

— Ужасно.

Хэнк поморщился, размышляя.

— На самом деле то была не единственная причина. Я так сказал своему начальнику и коллегам, но правда в том, что я просто не хотел больше быть врачом. Я думал, что вернул сотни людей с края смерти. Что я противостоял смерти и победил. А потом узнал, что, возможно, это не так. Может быть, я спас только тех, кто не собирался умирать в любом случае, тех, у кого еще оставалось время. А другие, кого я пытался спасти и не смог, возможно, их и нельзя было спасти. Ни один врач не смог бы им помочь.

— В этом можно, наверное, найти утешение? — спросил Бен.

— Только вот трудно продолжать бороться с чем-то, когда понимаешь, что борьба эта нечестная, — пояснил Хэнк. — Вероятно, многие смотрят на это под другим углом. Даже если мы не можем повлиять на чье-то долголетие, по крайней мере, мы можем повлиять на качество его жизни. И я знаю, что они правы, но не могу с этим смириться. Я работал в скорой помощи. Всю свою жизнь я боролся со смертью. Но это единственное, что мы не можем победить.

— Разве до появления нитей было не так? — спросил Бен.

— Так, — сказал Хэнк. — Но до нитей я все еще мог обманывать себя, думая, что у меня есть шанс.

Бен мрачно кивнул.

— Мне жаль, что так получилось…

— И мне жаль, что я не увижу твой небоскреб…

Бен притворился оскорбленным.

— А вот не надо! У меня еще осталось немного времени, чтобы построить его.

Хэнк опустил голову.

— Я не такой, как все вы, — сказал он.

— Что ты имеешь в виду?

— Мне осталось совсем недолго, — пояснил Хэнк. — Но мне не хотелось сидеть в группе для коротконитных, которым остался всего год. Слишком у них мрачно. Вот я и пришел сюда.

— Мне так жаль… — едва слышно проговорил Бен.

— Иногда выдаются тяжелые деньки, — сказал Хэнк, — но чаще я просто стараюсь помнить, что прожил хорошую жизнь. Я делал все возможное, чтобы помочь людям. Я несколько раз влюблялся. Я старался быть хорошим сыном… — Хэнк медленно откинулся в кресле. — Знаешь, я видел, как многие люди доходили до конца, а все вокруг умоляли их бороться. Чтобы продолжать сражение, нужна особая сила воли, и да, обычно это правильный путь. Бороться, не сдаваться, несмотря ни на что. Но иногда мне кажется, что мы забываем, что сила нужна и для того, чтобы отступить.

Дорогой Б.,

не тревожьтесь, я не уезжаю. Я преподаю в летней школе и занимаюсь репетиторством. Но даже сложись все иначе, я обнаружила, что жду ваших писем с таким нетерпением, что готова рискнуть своей работой и проникнуть в школу во внеурочные часы, лишь бы не пропустить ни единого письма.

Если вы хотите продолжать переписку, обещаю, что никуда не исчезну.

Э.

ХЭНК

Девятого июня Мора спросила, может ли их группа поддержки собраться на час раньше, чтобы успеть посмотреть первые в этом сезоне первичные дебаты.