Когда пробьет восемь склянок (пер.Исхаков В.Э. редакция 2024 г.)

— Я имел в виду ежедневные рейсы. Пароход на Торбей ходит два раза в неделю.

— Пристегните ремни и наденьте эти наушники. Сегодня нас потрясет и покачает. Надеюсь, вы хороший моряк.

— А зачем наушники? — Таких больших я еще не видел: десять сантиметров в диаметре и толщиной сантиметра три, они были сделаны из чего-то вроде натуральной резины. Микрофон был прикреплен на пружине к головному обручу.

— Для ушей, — добродушно сказал лейтенант. — Чтобы у вас не лопнули барабанные перепонки. И чтобы вы не оглохли на неделю после всего этого. Представьте себя внутри стального барабана посреди цеха, где делают паровые котлы, да еще рядом работает дюжина отбойных молотков, и вы получите представление о том удовольствии, какое вас ожидает в полете.

Наш первый заход в северном направлении вдоль побережья материка начался с ложной тревоги, одной из множества за этот день. Минут через двадцать после вылета мы заметили реку, маленькую, но все же реку, впадающую в море. Мы поднялись вверх по течению, там внезапно появились деревья, которые подступали к самым берегам с обеих сторон в том самом месте, где начиналось скалистое ущелье. Я закричал в микрофон:

— Мне надо посмотреть что там!

Вильямс кивнул:

— Нам придется вернуться назад. Там есть подходящее место для посадки.

— У вас должна быть лестница. Можете спустить меня на ней?

— Ущелье. Склон слева, склон справа, сильный порыв ветра в любую минут может бросить нас либо туда, либо сюда. А я намерен привести этот воздушный змей обратно домой.

Он развернулся и высадил меня без особого труда под прикрытием обрывистого берега. Через пять минут я добрался до ущелья. Еще пять минут ушло на обратный путь.

— Есть добыча? — спросил лейтенант.

— Никакой. Старый дуб лежит поперек реки как раз у входа в ущелье. И по его виду ясно, что он лежит уже много лет.

— Что ж, нельзя угадать с первого раза…

Еще несколько минут и еще одно устье. Трудно было представить, что в него может войти довольно большая лодка, тем не менее мы повернули вверх по течению. Недалеко от устья река пенилась на порогах. Мы повернули назад. К тому времени совсем рассвело, мы достигли северной границы района. Крутые отроги уступили место обрывистым утесам, которые почти вертикально возвышались над морем.

— На сколько миль берег тянется на север? — спросил я.

— Миль десять-двенадцать, до Лох-Лэрга.

— Знаешь эти места?

— Летал здесь много раз.

— Пещеры есть?

— Никаких пещер.

Я и сам не думал, что они здесь есть.

— А с другой стороны? — Я указал на запад, где с другой стороны пролива Торбей сквозь низко висящие облака виднелась гористая круто обрывающаяся  береговая линия.

— Там даже чайке негде ногу поставить. Можете мне поверить.

Я поверил ему. Мы полетели назад тем же путем, каким добирались сюда, потом отправились дальше на юг. От острова Торбей до материка море было почти сплошь покрыто белой пеной, большие волны с белыми бурунами шли поперек пролива в восточном направлении. Нигде не было видно ни одного судна, даже большие траулеры остались в гавани, настолько плохая была погода. Под натиском ураганной силы ветра наш большой вертолет чувствовал себя довольно скверно, сильно вздрагивал и раскачивался, как неуправляемый курьерский поезд перед тем, как сойти с рельсов; один час полета заставил меня на всю жизнь проникнуться отвращением к вертолетам. Но стоило подумать, каково было бы мне сейчас на лодке в этом бурлящем водовороте посреди пролива, как я начинал чувствовать к этому проклятому вертолету некоторую привязанность.

Мы пролетели двадцать миль к югу — если только эту болтанку и ввинчивание в воздух можно называть полетом, — но преодолели при этом добрых шестьдесят миль. Каждый маленький пролив между островами и материком, каждый естественный залив, бухта или фиорд должны были быть исследованы. Большую часть времени, мы летели низко, не выше шестидесяти метров; иногда мы спускались до тридцати — настолько сильным был дождь, который, несмотря на стеклоочиститель, мешал нам рассмотреть что-нибудь внизу. Как бы то ни было, я не думаю, что мы пропустили хоть метр береговой линии материка или прилегающих к нему прибрежных островов. Мы осмотрели все. И ничего не нашли. Я посмотрел на часы. Девять тридцать. День проходит, а толку нет. Я спросил:

— Сколько еще выдержит этот вертолет?

— Я пролетал миль сто пятьдесят над Атлантикой в гораздо худшую погоду. — Лейтенант Вильямс не выказывал признаков усталости, тревоги или напряженности, более того — казалось, он даже доволен. — Вопрос в том, сколько еще выдержите вы.

— Совсем немного. Но мы должны проверить сколько. Возвращайтесь туда, где вы меня подобрали, и мы сделаем круг по берегу Торбея. Сначала южный берег, затем  на север западным берегом, после этого на восток, обогнем Торбей и вернемся к его южному берегу.

— Как прикажете. — Вильямс повернул вертолет на северо-запад резким, заваливающим движением, что плохо отразилось на моем желудке. — Кофе и бутерброды вы найдете вон в той коробке.

Я решил оставить кофе и бутерброды в покое.