Когда пробьет восемь склянок (пер.Исхаков В.Э. редакция 2024 г.)

Удар был не так силен, как обычно, если учесть, что правая нога до сих пор казалась мне сломанной, не был он и точен, поскольку было темно, но, при всем при том, его оказалось достаточно, чтобы заставить этого парня кататься по палубе. Потом он замер, держась за живот обеими руками. В конце концов оказалось, что и он такой же человек, как и все. Я видел, как блестят его глаза, хотя и не мог различить, что они выражают. Не очень-то мне и хотелось это понять. Помню, однажды я видел в зоопарке гориллу, здоровенное черное чудовище, которое развлекалось тем, что скручивало восьмеркой покрышку тяжелого грузовика. Дожидаться, пока этот парень придет в себя, было примерно то же самое, что забраться к той горилле в клетку.

Я не стал ждать. Подобрав и спрятав нож, прихрамывая, стараясь двигаться как можно быстрее, я проковылял за угол радиорубки, взобрался в спасательный плот на ее крыше и распластался там. И вовремя. У трапа, ведущего на мостик, уже показались бегущие фигуры, некоторые с фонарями. Они перекрыли мне путь к спасению — на корму, к веревке с покрытым резиной крюком, по которой я забрался на борт. И тут, когда темнота и скрытность нужны были больше всего, кто-то включил габаритные огни, среднюю и носовую палубы залило ослепительным белым светом. Одна из дуговых ламп на массивном кронштейне оказалась чуть впереди того места, где я лежал. Я почувствовал себя столь же заметным, как муха, прилипшая к белоснежному потолку. Я прижимался к днищу плота, будто хотел спрятаться под ним.

Они уже были возле радиорубки. Я услышал возгласы удивления и проклятия и понял, что они нашли раненого. Его голоса не было слышно, видимо, он еще не мог говорить.

Отрывистый властный голос с немецким акцентом подал команду:

— Молчать! Жак, у тебя с собой автомат?

— Да, капитан. — У Жака был уверенный голос, в других обстоятельствах я назвал бы его приятным, но только не теперь.

— Иди на корму. Встань у входа в салон и смотри вперед. Перекрой среднюю палубу. Мы пройдем на нос и оттуда двинемся цепью на корму и выгоним его на тебя. Если он тебе не сдастся, стреляй по ногам. Я хочу получить его живым.

О боже, это было похуже, чем кольт "Миротворец". Тот по крайней мере делает только один выстрел за раз. Я понятия не имел, что за автомат у Жака, возможно, из тех, что стреляют очередями по дюжине разрывных пуль, а то и больше. Мышца бедра у меня снова онемела, но теперь это была просто рефлекторная реакция.

— А если он прыгнет за борт, сэр?

— Нужно ли тебе объяснять, Жак?

— Нет, сэр.

Я был не глупее Жака. Мне тоже не нужно было ничего объяснять. У меня осталась минута, не более, потом будет уже поздно. Я бесшумно пополз к краю крыши радиорубки, к правому борту, в сторону противоположную той, где капитан Имри отдавал распоряжения своим людям, беззвучно спустился на палубу и направился в рулевую рубку. Там мне не нужен был фонарь, потоки света от дуговых ламп обеспечивали иллюминацию, какую можно было только пожелать. Присев на корточки, чтобы меня не было видно из окна, я огляделся и сразу увидел то, что мне было нужно, — металлический ящик с сигнальными ракетами.

Два быстрых надреза ножом и сняты веревки, которыми ящик крепился к палубе. Один кусок веревки длиной около трех метров я привязал к ручке ящика. Потом быстро вытащил из кармана куртки пластиковый пакет, сбросил куртку и резиновые яхтсменские штаны, надетые поверх водолазного снаряжения, засунул их в пакет и привязал его к поясу. Куртка и штаны сослужили свою службу. Фигура в резиновом скафандре, с которого капает вода, сразу вызвала бы подозрение, в то время как в обычной верхней одежде я мог бы в сумерках сойти за члена экипажа и преодолеть вдвое большее расстояние на палубе "Нантсвилла". Но теперь маскировка была не нужна. Пригибаясь, я перебрался из рулевой рубки на правое крыло капитанского мостика. Встал на самом краю и выпрямился. Приходилось рисковать — сейчас или никогда! — уже слышно было, как экипаж начал прочесывать судно. Я поставил ящик с ракетами на перила, потом опустил его вниз на полную длину веревки и стал медленно раскачивать из стороны в сторону, как лотовый перед забрасыванием лота.

Ящик весил по меньшей мере двадцать килограмм, но я не замечал этой тяжести. Амплитуда маятника все увеличивалась. Теперь при каждом взмахе он отклонялся уже на сорок пять градусов, больше не получалось. Время мое истекало, я чувствовал себя заметным, как акробат на трапеции в свете дюжины прожекторов, и столь же уязвимым. Когда ящик в последний раз качнулся в сторону кормы, я расцепил руки, отпустил веревку и рухнул на палубу, за брезент, который натягивают на мостике в штормовую погоду. Уже падая, я вспомнил, что забыл продырявить проклятый ящик, не было никакой уверенности в том, утонет он или будет плавать. Я был уверен лишь в одном — беспокоиться об этом было уже поздно. Я услышал крик — он раздался с кормы. Я был уверен, что увидели меня, но это было не так. Через секунду после крика раздался громкий и очень приятный всплеск и голос, в котором я узнал голос Жака: