Когда тают льды. Песнь о Сибранде (СИ)

Я бесшумно скатился с ложа, оставляя Олана одного; сын беспокойно шевельнулся во сне, но не проснулся. Деметра коротко кивнула, опустилась над кроватью на колени, и быстро дохнула на младенца. Я ощутил плотную волну магической энергии, но опомниться мне Деметра не дала:

– Теперь не проснётся, пока не разбудим. Возьми его на руки, – велела, не глядя на меня.

Я повиновался, хотя признаться, пальцы дрожали, помня предыдущий плачевный опыт. Госпожа Иннара тщательно изучила бумаги, которые оставил Сильнейший, ещё в пути. Усвоила разгадку одним взглядом – то, на что у меня ушли бы годы, ей удалось за минуту.

– Всё-таки не хватает мне опыта, – задумчиво проговорила она тогда. – Отец сразу понял, как подступиться к проклятию, а я вот не смогла. Позор…

«Позор» теперь сосредоточенно раскручивал крепкий чёрный узел в голове моего сына, а я лишь изредка видел короткие вспышки над крошечной макушкой. Колдовского зрения хватало, только чтобы увидеть знакомые нити, которые когда-то задел неосторожно; магического поля Деметры не видел, хотя и ощущал. Дурная мысль – взять Олана на руки. От напряжения сводило мышцы; не дрогнуть бы, не нарушить такой сложный обряд…

– Всё!

Резкий рывок маленькой ладони – будто и в самом деле захватила корень проклятия пальцами – злой хлопок сгустившегося воздуха, гадостное ощущение гнили, смрадный запах.

Я крепче прижал к себе Олана, наблюдая, как с гадливой гримасой Деметра сводит напряжённые ладони, словно сминая нечто незримое между ними, как раскаляются тонкие пальцы, вспыхивая огнём – и тот набрасывается на чёрный сгусток в руках бруттской колдуньи, пожирая его с животным хрустом, осыпая, как мелкую крошку, остатки колдовства под ноги госпоже Иннаре.

Ни слова не говоря, она развернулась к столику у кровати, тщательно вымыла руки в миске с водой, плеснула себе на лицо. Наспех вытерлась и вернулась к кровати, требовательно потянулась к младенцу:

– Дай.

Я молча протянул спящего сына – у Олана даже дыхание не сбилось во время колдовского обряда – и уступил Деметре место на кровати. Дочь Сильнейшего присела на краешек, прижав к себе ребёнка, подула тихонько на лоб.

– Какой красивый, – только и проронила она, отводя отросшие светлые пряди с детского лба. Подняла голову, посмотрела мне в глаза. – Ложись. Я с ним побуду, вгляжусь ещё раз, ничего ли не пропустила. Сниму боль – такое вмешательство всегда неприятно. Проверю…

Спорить с Деметрой я не стал. Колдунья уселась поудобнее: я пристроил ей подушку под спину, так, чтобы могла спокойно вытянуть ноги на кровати. Снял сапоги, укрыл шерстяным одеялом. Осторожно прилёг рядом, устремив напряжённый взгляд в потолок. Получилось ли? Не навредили ещё больше? Как теперь будет?

С этими тревожными мыслями я и уснул. Проснулся до рассвета и тут же обнаружил, что рука моя покоится на бёдрах бруттской колдуньи, а сама Деметра так и заснула сидя, с Оланом на ослабших от сна и усталости руках. Младенец, впрочем, уютно свернулся у неё на груди, поддерживаемый моей рукой, обхватившей госпожу Иннару за пояс.

Шевелиться не хотелось, но мысль о том, чтобы прижаться теснее, я тотчас отбросил, как недостойную. Как ни пахло от женщины с ребёнком домашним уютом, а всё-таки женщина мне по-прежнему не принадлежала.

Осторожно высвободившись, я переложил Олана рядом с Деметрой, поправил на обоих одеяло и спустился вниз. Моя семья всё ещё спала; я накинул телогрейку и вышел из дому: почудилось, будто затявкал из будки Зверь.

В этот раз старый пёс залаял неспроста: в сгорбленной, дрожащей фигуре за забором я не сразу узнал Люсьена. Маг поднял голову, как только дверь приоткрылась, вцепился обеими руками в доски забора и глянул на меня уже знакомым взглядом, полным боли и ненависти. Даже проверять его я не стал: и без магического поля всё ясно.

– Зайди, – велел коротко.

Бруттский колдун помотал головой, больными глазами указывая на знак Великого Духа у меня под крышей.

– Хуже уже не будет, – урезонил я его, открывая калитку.

Дожидаться, пока страдающий брутт примет решение, я не стал: ухватил его под локоть и втащил во двор. Кожа молодого колдуна побелела не то от холода, не то от боли, а чёрные глаза казались огромными провалами на заострившемся лице. Он вцепился в мои предплечья мёртвой хваткой, наваливаясь всем весом: ноги, по-видимому, не держали.

– Не… оставляй меня… одного, варвар, – с трудом ворочая опухшим языком, вытолкнул Люсьен. – Я… она… он… не бросай, слышишь? По… обещай…

Я остановился в нерешительности: зайдём внутрь, подымем весь дом. Осторожно коснулся брутта магической нитью: Великий Дух! Как такую боль терпеть можно?!